Эта жестокая грация - Эмили Тьед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алесса широко улыбнулась.
– Слишком много тостов, но глоток эспрессо приведет его в порядок!
Стражник пожал плечами.
Уже наверху Камария, прихрамывая, отправилась за супом и соком, в то время как Йозеф придерживал Данте, чтобы Алесса стянула с того грязную одежду.
Алесса, пытающаяся снять с Данте ботинки, услышала в дверном проеме вздох и повернула голову.
– Я не смотрела, Йозеф. Я не смотрела! – Нина прикрыла глаза.
Йозеф вздохнул и покачал головой.
– Я все сделала правильно? – Нина от гордости приплясывала на месте. – Понимаю, что вела себя самую малость вызывающе, но мне нужно было поверить в историю, иначе я ни за что бы не сыграла убедительно. Йозеф, ты был таким лихим! Прутья встали на место идеально, и думаю, крик действительно помог.
– Помог, – отозвалась Алесса. – Спасибо.
Губы Нины задрожали.
– Это меньшее, что я могла сделать. Мне правда…
– Ты можешь извиниться после битвы, ладно?
На медных ресницах Нины заблестели слезы.
– Или во время?
– Конечно. – Алесса улыбнулась. – У нас обязательно будет парочка перерывов, верно?
Камария поставила поднос с дымящимися мисками и кружками на стол и отодвинула сваленную в кучу грязную, порванную одежду Данте.
– Я ее выброшу.
Алесса даже не потрудилась раздеться, когда они с Йозефом отвели Данте в соляные ванны и вошли с ним в воду полностью одетыми.
– Я позову, если ты мне понадобишься.
Йозеф кивнул.
– Принесу бульон.
Обхватив Данте одной рукой поперек груди, Алесса баюкала Данте в воде, пока другой рукой смачивала волосы и убирала их с лица.
Сердце сжалось от воспоминаний о том, когда ранена была она и отмокала здесь, пока Данте бездельничал на лестнице и насмехался над ее теориями о гиотте. Она не могла вспомнить, что именно тогда говорила, но ее слова, должно быть, затронули его, добавив очередной пласт порезов поверх шрамов, оставленных за всю жизнь. Сколько раз Данте приходилось прикусывать язык, когда люди вроде нее рассуждали о том, каким он был злым и какими эгоистичными и ужасными были его родители?
Алесса годами задавалась вопросом, все ли с ней в порядке, не ошибка ли она природы, не изъян ли в божественном гобелене мира, и это едва ее не уничтожило. А он жил с этим всю свою жизнь.
Несмотря на жизнь, переполненную страданиями, Данте помог девочке, над которой издевался более сильный и могущественный. Решил откликнуться на зов о помощи испуганной девушки.
Остался, когда мог уйти, любил, когда мог ненавидеть, позволил запереть себя ради спасения людей, которые без колебаний заставляли его страдать.
Они не заслуживали его.
Йозеф на цыпочках вошел в ванную комнату с подносом и пододвинул его к краю, чтобы Алесса дотянулась.
Глаза Данте были закрыты, он то приходил в сознание, то снова отключался и время от времени морщился, когда она обмывала его раны влажной губкой.
– Не волнуйся. Скоро заживет, – сказал он.
Она потянулась за ложкой, решив покормить его, чтобы его дар заработал в полную силу.
– Ты позволишь мне хоть раз позаботиться о тебе?
– Обо мне никто не заботится, – невнятно пробормотал он.
Слезы защипали глаза.
– Я забочусь. А теперь замолчи.
Бульон или его дар приободрили его, и его губы тронула улыбка.
– Разве ты не должна целовать раны, чтобы они затягивались быстрее?
Она поцеловала его в висок.
– Не считается.
– Если я поцелую тебя так, как мне хочется, – подразнила она, – ты упадешь замертво от перенапряжения. Вылечи себя, и я сделаю так, что ты не пожалеешь.
Его глаза открылись.
– Когда Диворандо?
– Еще есть один день. Не беспокойся об этом. Тебе нужно отдохнуть.
Йозеф, вероятно, ждал на лестнице, навострив уши, потому что стоило ей позвать на помощь, как он с шумом спустился вниз. Вместе они вытащили Данте из воды, завернули в полотенца и потащили по ступенькам.
Йозеф был восхитительно удручен тем, что уложил гиотте спать в постель своей Финестры.
– Иди и побудь с Ниной. Она отлично справилась.
Йозеф засиял, глядя на нее.
– Справилась, да? Она действительно очень сожалеет…
Алесса остановила его взмахом руки.
– Мы все совершали ошибки. Она была напугана и пыталась защитить того, кого любит. Мне хватило сегодня фантазий о мести, чтобы понять это. Кроме того, вы мне понадобитесь на Пике.
Йозеф низко поклонился.
– Это будет честью для меня, Финестра.
Алесса рассмеялась.
– Не думаешь, что после сегодняшнего вечера следует заставить себя называть меня по имени?
– Это было бы для меня честью, мисс Паладино.
Она толкнула его в плечо.
– Неплохо для начала. Мы поработаем над этим.
Когда Йозеф покинул ее покои, Алесса забралась в кровать к Данте. Он застонал и приоткрыл один глаз.
– Чувствую себя дерьмово.
– И выглядишь ты так же.
Он хрипло рассмеялся.
– О, luce mia. А ты знаешь, как заставить трепетать мужское сердце. – Он застонал. – Вот каково это – умирать? Должен ли я назвать тебе свое имя?
– Ты не умираешь. Ты недоедал, из-за чего не поправляешься с обычной скоростью. Но ты можешь сказать мне свое имя.
– Ха, – усмехнулся он и поморщился. – Хорошая попытка. Раз я не умираю, ты узнаешь его после того, как спасешь мир.
– Ну, убежать ты не в силах, поэтому в конце концов я вытащу его из тебя. А теперь спи.
В какой-то момент его дыхание выровнялось, а вскоре остатки энергии покинули и ее.
Алесса всю ночь цеплялась за него, переплетая свои ноги с его, прижимаясь лицом к плечу и отсчитывая часы по такту его сердцебиения.
Она проснулась от голоса Данте, хриплого ото сна.
– Разве ты не должна сейчас преклонять колени в молитве?
Алесса откинула одеяло и вздохнула с облегчением, не увидев на Данте синяков.
– А я что, по-твоему, делаю?
Девушка провела рукой по его груди, и он издал низкий, одобрительный рык.
– Надо помнить, за что борешься, а? Разве не ты говорила, что зацелуешь все мои раны?
– У тебя было много ран, но я сделаю все, что смогу.
Когда голод наконец вытащил парочку из постели, Алесса и Данте совершили набег на съестные запасы, оставленные кухонным персоналом перед уходом за безопасные стены крепости. Утро пролетело за множеством поцелуев, построением стратегии, поглощением еды – Данте настаивал, чтобы они «заправились перед битвой», что, по-видимому, означало перекусывать каждый час – и промежутками тишины, когда у Алессы перехватывало дыхание от мыслей о том, с чем им предстоит столкнуться. В такие мгновения Данте, казалось, предчувствовал перемену в ее настроении и немедленно усаживал к себе на колени, сжимая ее руки в своих ладонях, поглаживая трепещущие пальцы, держав в своих объятиях до тех пор, пока она не расслаблялась.
Во время одного из приступов нервной дрожи он стянул плащ со спинки дивана и накинул его на плечи.
– Что это? – Данте вытащил сверток бумаги, и она взяла его, молча развязав шнурок.
– Письма, – ответила она. – От моей матери. – Алесса пролистала конверты, отмечая даты, написанные на каждом, но не читая дальше.
– Собираешься их прочесть?
Она закрыла
