Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И, глубоко вздохнув, без всяких дополнительных просьб начала рассказывать.
Чуть больше года назад Владимир Викторович пригласил девушку к себе на квартиру для консультации по её курсовой работе. Дело более-менее обычное, хотя многие предпочитают такие консультации давать на кафедре. Тем не менее, позвать студента к себе домой не считается чем-то из ряда вон. На курсовую, в отличие от дипломной работы, научный руководитель обычно выделяет одну консультацию, уж редко больше двух — зачем, однако, я вам рассказываю эти банальности? Вы их наверняка знаете и сами…
Идеи Марты и уже ей сделанное Бугорин раскритиковал в пух и прах — та же сидела, как язык проглотив: не приходило ей в голову, как защитить её скромные мысли, да и защищать-то, по совести, было почти нечего… Заведующий кафедрой даже не гарантировал студентке «удовлетворительно» на защите. «За что хоть мы тебя взяли? — размышлял он вслух. — Ещё, небось, и стипендию получаешь! Да, тяжело тебе, девочка, придётся! Как ты будешь в следующем году писать диплом — ума не приложу! Закажешь за деньги, что ли? Так ведь купить — это полдела, надо ведь и в тыковке кое-что иметь! А ты погляди-ка на себя: двух слов связать не можешь! Ну, раньше надо было думать, раньше!»
«Что же мне делать? — прошептала Марта, уже, наверное, готовая расплакаться. — Какой же выход?»
И научный руководитель обозначил ей этот выход: в тех самых выражениях, что и Насте Вишневской.
Самое смешное — или печальное — заключалось в том, что девушка в свои тогда двадцать лет об известной сфере жизни представления почти не имела. Настолько не имела, что слова «любовница» и «возлюбленная» казались ей чем-то вроде синонимов. Ей вдруг представилось, что Владимир Викторович просит её разрешения за ней ухаживать, а от неё хочет, чтобы она попросту дала ему надежду — причём надежду на отношения, которые закончатся законным браком, иначе она и представить не могла.
Марта попросила времени на то, чтобы подумать и ушла на кухню. Вот ещё особенность: кухня была лаконичной в обстановке, почти как в гостиничном номере, и никакого присутствия женщины в квартире не замечалось. Обручальное кольцо мой начальник при этом носил, хотя никто, включая меня, никогда не видел его жены. Разошлись они, жили отдельно? Кто знает…
Девушка вернулась к педагогу и сказала нечто исключительно трогательное, чистое, тургеневское: Владимир Викторович, я ведь пока не люблю вас и не знаю, смогу ли когда-то полюбить.
Тот, усмехнувшись, пояснил, что это совсем не обязательно, а дальше обозначил, чего именно хочет, простыми словами. Для Марты эти слова оказались ушатом холодной воды. Она однако ж стерпела, не убежала сразу. Ей… странно пересказывать, но кто поймёт женское сердце! Ей вдруг стало его жалко. «Вам… очень одиноко?» — спросила она. Если бы её собеседник ответил: «Да», если бы нашёл для неё хоть одно ласковое слово, никто не знает, чем бы всё могло завершиться. Была одна секунда, когда она сказала себе, что, услышав «Да», сделает со своей стороны всё, чтобы его полюбить! Не только в стареющих мужиках и тётках, но и в юных, расцветающих девочках есть потребность любить и быть любимой, получать и дарить нежность…
Бугорин не нашёл этого одного ласкового слова и на её вопрос тоже ничего не ответил. Марта попросила разрешения подумать ещё немного — он неопределённо пожал плечами — и ушла на ту же кухню, в которой провела семь или десять минут в одиночестве.
Всё предыдущее мировоззрение, все усвоенные раньше идеалы и мысли подводили её к тому, что надо бы, пожалуй, согласиться. Она ведь действительно звёзд с неба не хватает: ну как не аттестуют её в летнюю сессию, да ещё выгонят из общежития? Придётся возвращаться в Архангельск… И — жертвенность декабристок, и «всякая власть от Бога»[88], и «вечная Сонечка, пока мир стоит». А может быть, что-то хорошее выйдет из этой связи, может быть, сумеет она растопить это чёрствое сердце…
Вдруг в ней поднялся гнев, сильный, до красной пелены перед глазами — и совершенно неожиданный, даже невероятный для такой «малышки». Почему вы всё решили за меня?! Кто вам дал право?! Марта вынула из шкафа тарелку и с силой разбила её о край стола. Затем ещё одну.
Бугорин прибежал на шум и схватил своими ручищами оба её запястья. Не понимая и не очень соображая, что делает, она укусила его за большой палец: сильно, может быть, до крови. Тот, вскрикнув и, выругавшись, разжал руки. Девушка убежала.
Убежала, и в тот же день разослала по всем адресам электронной почты, которые нашла на официальном сайте университета, короткое, почти трогательное в бессильном гневе сообщение: «Профессор Бугорин склоняет студенток третьего курса к интимной связи!!!» Никто ей, само собой, не ответил, и никаких последствий то письмо, кажется, не имело: могли посчитать клеветой или неудачной шуткой.
«Я… хотела бы, чтобы вы меня простили», — вот чем закончила девушка свой рассказ. Мы с Эллой переглянулись.
«За… что?» — уточнила Элла высоким голосом.
«Ну, как за что! — пояснила Марта. — Я ведь у Владимира Викторовича разбила две тарелки. И укусила его ещё, а нехорошо же кусать людей. Целый год думала, не попросить ли у него прощения…»
«Элла, мне кажется, она святая, — пробормотал я, не зная, смеяться или плакать. — Поди проверь, не режутся ли у неё крылья».
Элла тихо приблизилась к Марте и провела рукой по её волосам.
«Да, кусать людей дурно, — проговорила она, тоже еле сдерживая улыбку, — но иногда даже это не грех. Какая ты замечательная, как я завидую твоему будущему любимому человеку! Давай-ка мы с тобой — хочешь? — ещё немного посекретничаем…»
Чувствуя, что разговор может пойти о чём-то сугубо женском, я тихо, едва не на цыпочках, вышел из столовой.
[16]
— Снаружи уже смеркалось, — вспоминал рассказчик, — Почти все мои студенты разошлись, заочно передав мне «До свиданья!» через двух оставшихся, а именно Бориса и Алёшу.
«Мы тут обсуждали разницу
