Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ледяная вода, разошлась над головой, позволяя судорожно сжавшимся от холода легким глотнуть воздуха; Альфонсо крикнул « руби ветку!» и снова плот понесся в воду, демонстрируя перед глазами дикий танец бешенных пузырей.
Когда плот вынырнул снова, на нем не было ничего из вещей: ни шкур, ни котомок с вещами, ни, естественно, костра. Альфонсо, почему то, увидел пса: вода стекала потоками с его повисшей сосульками шерсти, а мощные лапы бугрились мышцами – настолько сильно вцепился он когтями в бревна плота. А потом плот снова нырнул, на этот раз, надолго, после чего всплыл и затих, дрожа мелкой дрожью. Рыбина устала.
– Рубите ветку! – заорал Альфонсо, вскочив на ноги, едва не поскользнувшись на мокрых, и скользких бревнах. Топорика не было –топорик успокоился на дне речном. Гнилое Пузо остервенело пилил ветку своим кинжалом, когда веревку снова натянулась.
– Твою мать! – вскрикнул Тупое Рыло и, выхватив у него кинжал, резанул им по веревке –от сильного удара рыбины та со звонким, почти веселым щелчком лопнула.
Тишина. Лилия вступила первая:
–К-к-к-к-аж-ж-ж-жись, п-п-п-риплыли, – простучала она зубами, не понятно выразив свою мысль: то ли она радовалась, что они оказались у берега, то ли считала потерянные вещи катастрофой. – Снова н-н-надо г-г-греться…
–К черту греться! – рыкнул Альфонсо, – до берега десять метров. Гребем и убираемся с этой чертовой реки!
В этой реке плавало много бревен, веток, пеньков, даже протухшая туша лося была, хоть в этом повезло. Гребли тем, кто что выловил, остервенело, со всей силы, пока плот не уперся в камыши и там не застрял, снова отказавшись плыть дальше. Альфонсо прыгнул в воду, оказавшись в ней по пояс, цепляясь за камыши, пошел он вперед, увязая в глине, плотно сжав зубы, задыхаясь от напряжения. Ни секунды он больше не проторчит на этой поганой деревяшке – либо выберется на сушу, наконец то, либо сдохнет в этом болоте разлившейся реки. Остальные плюхнулись за ним в воду, и путники поползли (если говорить о скорости передвижения) медленно, быстро теряя силы, задыхаясь холодным воздухом. Ноги у Альфонсо окоченели, потом заболели, потом он перестал их чувствовать, мышцы ныли, все до одной, разрываясь болью, но он упорно шел вперед, озлобленный постоянными неудачами, препятствиями на его пути к счастью. Через десять метров он провалился в яму и, казалось, уже не выберется, но все же выскребся, пошел дальше, почти падая. Позади пыхтели его спутники; упорство Альфонсо воодушевило их, тем более, они обходили те ямы, в которые он проваливался, и они шли, не смотря ни на что, хотя предел человеческих возможностей у них был давно исчерпан.
Пройдя двадцать метров Альфонсо понял: это конец. Дальше он уже не сможет ступить ни шагу, не сможет даже двинуть ватными, бесчувственными ногами. Тяжело дыша в воздух облачками пара, его спутники остановились рядом, безнадежно глядя в горизонт, до конца залитый водой.
– Господи, наконец пришли, – прошелестела синими губами Лилия. Она не могла идти, висела на волке, вцепившись побелевшими руками ему в шерсть, ноги ее волочились по воде.
– Куда пришли? Вода кругом, – в отчаянии прохрипел Альфонсо. Было жутко холодно, жутко не хотелось умирать.
– Калина…красная… не растет в болоте, – прошипела Лилия. Она засыпала и уже почти не тряслась.
Альфонсо растерянно оглянулся: он подумал, что ведьма спятила, и, что ей повезло умереть в забытьи, в отличии от всех остальных, но они бросились в глаза красными пятнами, не смотря на мутное, плавающее в судорогах биения сердца изображение в глазах. Ягоды. Они сверкали, как маяк, дарующий кораблям спасение от рифов, только не отталкивал от себя, а наоборот, манил к себе, на островок твердой земли.
Десять метров до заветных кустов – непреодолимое расстояние. Пришлось идти не прямо, а вбок, до чего бы никогда не додумался обессиленный, отупевший мозг – искать сушу не перед собой. Но с каждым шагом уровень воды все опускался, становилось идти все легче и легче, и вот грязь, наконец то, отпустила, вода осталась позади, ноги уверенно попирали твердую поверхность. Альфонсо упал. Жутко хотелось уснуть, избавиться от чудовищной боли в мышцах, но мозг зудел, мозг знал то, чего не знали остальные органы – если сейчас уснуть, то уже не проснешься никогда. Он с жутким скрипом зубов оторвал себя от земли, сел – на большее он просто не был способен. Гнилое Пузо, весь сине – белый, сдирал с себя мокрую, а потому бесполезную одежду, Тупое рыло ломал ветки деревьев, хрустел камышами, дергая сухие листья, обрезая об них руки. Трясущимися руками достал Альфонсо свой кинжал – трут в нем и кресало были единственными источниками огня, притом, не намокаемыми. Камыши, растертые в труху, загорелись сразу, занялись ветки, сначала тонкие, потом потолще, и вот костер горит в полную силу, обливая жаром кожу, которая почти трещала от тепла, но требовала его еще больше.
Последним усилием оттащили костер к поваленному дереву, раздели и поднесли к огню Лилию; сердце ее билось едва-едва.
Потом все, вместе с псом, сгрудились в кучку, и Альфонсо выкинуло из реальности.
На четверых людей осталось два кинжала, и пес, который в ноже не нуждался, таская свое оружие всегда с собой. Альфонсо все время кашлял, стараясь, похоже, выплюнуть свои легкие, Лилия все время дрожала, хотя и сидела почти в костре, закутавшись в свою черную курточку (заячью шубку унесло вместе с рюкзаком). Гнилое Пузо то ли спал, то ли дремал, иногда открывая глаза, которые явно ничего не видели и смотрел взором, который явно ничего не понимал. Тупое Рыло молился какому то кусту.
Именно по этому пес выглядел особо раздражающе, когда, едва просохла его шкура, начал весело бегать по земле за всем подряд: листьями, ветром, своим хвостом, скуля от счастья размять лапы. Потом пропал («наверное, сдох, где-нибудь», – злобно подумал Альфонсо) и притащил косулю, настолько свежую, что та была еще живой, и мигом, по итогам единодушного голосования искренне стал лучшим псом на свете.
Лилия встрепенулась. Она встала, качаясь, как молодая осина на ветру, и понеслась заботиться обо всех подряд, при этом создавалось ощущение, что выдернуть из лап смерти своих «папицентов», как она их называла, было важнее ее собственной жизни. Лилия заставила всех по очереди выпить полную кружку крови косули, потом надергала ягод калины, и все это ели, морщась на горькую, красную дрянь. Мало помалу, все оживились – жизнь течет, а если не течет, то это не жизнь. Тупое рыло делал себе лук, выдернув жилы
