Бессмертный избранный (СИ) - Андреевич София

— Мы едем в Брешины, — говорит Цилиолис. — Моя сестра беременна, да. Ее муж находится в войске син-фиоарны Серпетиса, так что за нее отвечаю я. В Брешинах живут мои родители. Моя жена и сестра останутся там, когда я тоже отправлюсь воевать.

Его голос звучит твердо, и история даже мне кажется убедительной. Но фиур не упускает своего.

— Кто еще ехал с вами?

— Никто, — отвечает Цилиолис, не моргнув глазом.

Фиур смотрит на меня, и я надеюсь, что он разглядывает шрам, а не пытается прочитать выражение моего лица. Сердце замирает, но я выдерживаю этот взгляд. Инетис снова протяжно кричит, повисая на руках удерживающих ее мужчин, и фиур морщится.

— С нами никого не было, — говорю я, гладя Инетис по плечу, когда ее отпускает. — Твои люди ошиблись, фиур. Отпусти нас, мы поедем дальше. Путь неблизкий.

Мне трудно говорить таким голосом — уверенным, сильным, словно я действительно благородная, а не работница или подмастерье. У меня получается: фиур отвечает мне, как равной.

— Я привык доверять своим людям, — говорит он, поджимая губы в подобии улыбки. — А вот чужакам — не особенно, благородная, ты прости. Но пока мне трудно понять, что же случилось, а этой женщине нужна помощь. Введите их в дом. И позовите лекаря, чтобы осмотрел ее.

Нас затаскивают в большой и светлый дом фиура. Инетис вносят почти на руках, она стремительно слабеет и почти не соображает, где находится. Я протягиваю озябшие руки к огню, и фиур позволяет нам это, позволяет отогреться в зале, так похожем на зал в доме правителя, где нам в последний раз явилась Энефрет. Солдаты загораживают выходы и входы, но мы не собираемся бежать. Нет смысла. Инетис не может идти, она едва держится на ногах. Кмерлан жмется к ней, Цилиолис старается держаться чуть спереди — словно защищая, хотя от чего он может защитить?

— Что делает син-фира Асморанты так далеко от дома? — спрашивает фиур, и сердце мое уходит в пятки. Он узнал Инетис. Все пропало. — Приготовьте горячей похлебки, — кивает он показавшимся из бокового хода девушкам. — В нашем доме гостит правительница.

Солдаты переглядываются, они ничего не понимают, но расспрашивать пока не могут. Я поддерживаю Инетис, которую тут же отпускают, и мы вдвоем с Цилиолисом усаживаем ее на большую каменную лавку у стены. Жарко пылает очаг, и вскоре откуда-то начинает доноситься запах чесночной похлебки. Все это время фиур молчит. Молчим и мы.

— Если ты знаешь, кто мы, — наконец, говорит Цилиолис, глядя на фиура, — то почему не позволишь ехать дальше? Почему задержал нас?

Фиур словно бы неосознанно поглаживает живот, на губах его играет неприятная улыбка. Он не отводит взгляда от Инетис и отвечает ей, а не Цилиолису.

— У нас уже давно есть приказ правителя, — говорит он. — Я не могу поступить по-другому, это мой долг. Я отправлю скорохода в Асму, и если правитель позволит вам продолжать путь, я с радостью вас отпущу.

Цилиолис качает головой, глядя на меня. Его взгляд словно кричит мне «я же говорил». Наша затея была глупой с самого начала, и Мланкин предусмотрел такую возможность одним простым приказом уже давным-давно.

— У тебя есть приказ задержать мою мать? — спрашивает Кмерлан. Его звонкий голосок сейчас так сильно напоминает интонациями голос правителя, и фиуру нет нужды спрашивать, кто перед ним.

— Да, — кивает фиур. — Да, син-фиоарна. У нас есть приказ не пропускать правительницу на юг, куда бы она ни направлялась. Правитель прислал нам скорохода еще в начале Холодов. Син-фиру надлежит задержать. О ее появлении надлежит доложить. Этот приказ мы должны выполнять под страхом смерти.

Я не спрашиваю, зачем правитель отдал такой приказ, здесь все ясно. Слова Энефрет звучат в моей голове так же четко, как и много дней назад. Ребенок Инетис должен родиться в стенах дома Мланкина, это было ее условие. И нисфиур Асморанты сделал все, чтобы его выполнить.

— Другие фиуры тоже знают? — спрашивает Кмерлан, и фиур снова отвечает ему, как взрослому.

— Да, фиоарна. Я думаю, что знают все фиуры Асморанты. Весть была отправлена давно. Она уже успела дойти до границ Цветущей долины.

— Вы должны отпустить нас, — говорит Инетис. Я вижу, что ей легче, но лицо все еще кажется осунувшимся. Он прижимает руку к животу и говорит медленно, словно сберегая дыхание. — Я приказываю вам. Я правительница Асморанты.

Фиур пожимает плечами.

— Я не могу. Отменить приказ может только сам правитель. Я предложу вам ночлег и еду и позову свою жену — она хорошо разбирается в женских делах. Отправленный скороход уже завтра вернется с ответом, и если нисфиур даст добро…

— Пожалуйста, — говорит Инетис, хватая меня за руку, и я понимаю, что боль снова на нее накатила. — Вам нужно нас отпустить. Скоро случится беда…

Я опускаюсь на колени перед Инетис и кладу руки ей на живот. Я хочу поговорить с ребенком, пока он не натворил бед, но это трудно, потому что почти тут же взрыв боли проносится сквозь мое тело и заставляет меня закричать.

Я падаю на пол, и Цилиолис тут же оттаскивает меня прочь. Кмерлан испуганно кричит, солдаты фиуры в мгновении ока окружают нас, наставив на меня — на Инетис все же не решаются — друсы.

— Син-фире стало известно о беде, грозящей Асморанте, — говорит Цилиолис, все еще обхватив меня за плечи, и я чувствую, как его дыхание шевелит волосы на моей голове. — Я бы не хотел говорить об этом в присутствии твоих людей, фиур. Мы не попытаемся сбежать и расскажем тебе все, если ты хочешь. И тогда ты уже сам решишь, останавливать нас или нет.

Я вижу на лице фиура сомнение. Он оглядывает нас, и я вместе с ним, словно впервые замечая, что мы собой представляем. Бледная и покрытая потом от боли син-фира Асморанты и ее брат — дети Сесамрин, о которой даже после ее смерти говорили с уважением по всей Цветущей долине. Мастер отзывался о ней, как об одной из сильнейших, ее имя знал почти каждый в вековечном лесу. Ходили слухи, что она скрывалась там, и кто-то из магов предал ее, чтобы получить право на жизнь вместо смерти. Только потому ее и сумели поймать.

Кмерлан, младший сын нисфиура. Мальчик явно сопровождает мать по доброй воле. С исчезновением магии это стало совсем просто определить.

Я, девушка с перерезанным шрамом лицом и шиниросским говором и взглядом, постоянно устремленным на живот син-фиры. Повитуха, сопровождающая правительницу? Или любовница ее брата?

Мы были хорошо одеты и приехали в деревню открыто. Правительнице было тяжело, и то, что это не притворство, было видно.

— Хорошо, — говорит фиур. — Мы поедим, и вы мне расскажете. Я вижу, что теплая похлебка вам сейчас нужна.

Он провожает нас в большую трапезную, напоминающую обстановкой трапезную фиура Шинироса, и я неожиданно припоминаю, как принял меня Асклакин в тот день, когда мы возвращались из леса: я, Серпетис, Инетис, Цилиолис. И мне кажется, что это было уже целую Жизнь назад.

Кухонная наливает большим черпаком густой грибной суп, подает намазанные маслом и чесноком лепешки, ставит перед нами чаши с вином. Инетис принимается за еду так, словно не ела с начала Холодов, Кмерлан не отстает. Суп и чесночный хлеб выглядят очень вкусно, и я тоже приступаю к трапезе, наслаждаясь теплой едой.

— Выйди, — коротко говорит фиур кухонной, когда с супом покончено. Она безмолвно исчезает за дверью, и фиур обращает взгляд на Инетис, которая жадно доедает суп.

— Скороход уже готов отправиться в путь, — говорит он.

— Если у тебя есть готовый к пути скороход, отправь его в Шин, — Цилиолис почти прерывает его. — Пусть бежит к фиуру Асклакину. Пусть предупредит его, что войска неприятеля готовы перейти реку Шиниру.

Фиур молчит, ожидая, что еще скажет Цилиолис. Он не кажется потрясенным — за время, которое уже успели назвать Стоянием на Шиниру, — конец Цветения и начало Холодов, ознаменовавшее приближение врага к границе — вся Асморанта привыкла к постоянному ощущению угрозы. Побережники здесь уже долго, и кое-кому даже в доме правителя кажется, что они не нападут, пока не настанет Жизнь. Мол, побоятся идти зимой по долине, где каждый будет готов вонзить в спину врага друс.