Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голова 99. И все тут
Когда я якобы умер, то продолжал оставаться самим собой – Якобы, хотя не было уже ни стены, ни Свитани, ни пустыни, ни Квази, ни зги, ни Виэкли, ни головы, ни макушки, ни Патамушты, ни рук, ни ног, ни времени с пространством, а только абсолютная, бездонная и вселенская тишь да гладь. Когда пустота начала белеть и густеть, сквозь нее послышался стук методично разбивающихся капель: так, капля за каплей, контурами и углами воскресала белая комната, та самая, в которой с легкостью умещалась вся моя жизнь, на мечтах о возвращении в которую я был сосредоточен безраздельно и всецело. И вот уже комната наполнялась мною как смыслом книги, ее белизна нарастала как снежный ком до тех пор, пока я не материализовался и не оказался внутри.
Вот только это была уже какая-то не моя белая комната. Первое же, что я увидел, – потолок, разрезанный трещинками и покрытый желтоватыми пятнами, свидетельствовал о грубой подмене; за окном вместо зелени и прекрасной перспективы куражился мокрый снег, о подоконник стучались быстрые капли, вместо напоенного ароматами цветов и духов воздуха пахло бесплатной медициной и, кажется, кислыми щами, да и белый диван по показаниям ощущений больше походил на дрянную койку. От таких разительных перемен у меня сразу расшумелась голова, к горлу подступил соленый ком, отчего я раскашлялся, привлекая тем самым внимание мужичка с газеткой, лежавшего на соседней койке возле окна, по левую от меня руку.
Так, к своему неописуемому возмущению, я обнаружил, что в моей белой комнате есть кто-то еще. Помимо странного типа у окна, почитывающего вчерашнюю газету, вдоль стены по правую руку обозначилось еще несколько коек с мирно похрапывающими на разные лады телами, а также две какие-то стоящие совсем неподалеку незнакомые женщины. Одна, постарше, лет пятидесяти на вид, с короткой стрижкой жидких волос, другая, помоложе, лет тридцати с хвостиком, с выкрашенными в ядовито-оранжевый цвет патлами, сплетенными в мелкие косички. Совершенно разных на вид женщин связывало только одно – одинаковые белые платья. Хотя, пожалуй, все лица в белой комнате объединяло и еще кое-что: они были мне совершенно неизвестны. Женщина, что постарше, в тот момент как раз обращалась к молодой: «Свитани и Оохо приехали», что заставило меня оживиться и подать признаки своего присутствия:
– Что вы здесь делаете, кто дал вам право, мерзавцы? – хотел было выкрикнуть я посторонним, вероломно захватившим белую комнату и превратившим ее в столь удручающее зрелище, но вместо яростного крика из горла вырвался лишь какой-то неубедительный хрип.
– О, прочухался, болезный, – небрежно бросив на меня холодный, наметанный и профессиональный взгляд, констатировала зрелая женщина.
– Где они? – тяжело выдохнув, спросил я, на сей раз ясно расслышав свой голос и оставляя без внимания эту вольность и фамильярность незнакомки.
– Кто? – явно не поняла вопроса женщина.
– Вы же сами только что сказали, что они здесь. Свитани и Оохо приехали! Так где же они? Пригласите! – разрешил я.
– Что-что? Ничего подобного я не говорила! – рассмеялась женщина в ответ. После чего, повспоминав последнюю свою фразу, продолжила, – я, кажется, спрашивала: «Свет, а Леха за тобой сегодня заедет?» Леха – это мужик ейный, – указывая на младшую подругу, разъяснила она, добавив: – Смена у нее заканчивается, а я вот заступаю.
– Бред какой-то! – отреагировал я на глупый розыгрыш со стороны своих друзей. – Кончайте уже комедию ломать, зовите их сюда!
Этот разговор привлек внимание по-модному небритого мужчины с крайней койки у окна, отложившего газетку в сторонку.
– А ты сам-то, по-твоему, кто? – бесцеремонно вторгся он в беседу.
– Я? Я – Якобы, Якобы Графомен! – с достоинством представился я. – А вы, простите, кто таков?
– Да меня-то в различных кругах по-разному величают, где-то Виктором, а где-то и Виктором Корнеевичем, – откликнулся мужчина. – Но для тебя я просто Витя, раз мы в одном положении сейчас.
– А вы, мужчина, не вмешивайтесь, – оборвала его младшая из женщин, – а то вламываетесь посреди ночи, тут вам не гостиница!
– Да вы объясните хоть человеку, что и как! – рассердился в ответку Витя. – А то он все утро тут бормочет про какие-то сады Петрограда, пустыни и стены, Свитани вот эту все звал, про которую у вас спрашивал… Вот я и подумал, может, псих какой… может, не место таким в общей палате, не нужно ли привести пациента в чувства?
– Так-так, проверим, что за зверь такой, – заинтересовалась историей болезни заступившая на смену старшая по имени Тамара, заглядывая в карточку. – Никита Никольский, значит. Как ваше самочувствие? – проницательно и хитро прищуриваясь, спрашивала она меня.
– В смысле? – недопонял я, догадываясь уже, впрочем, что все может оказаться не так уж однозначно, как представлялось еще мгновения тому назад, заслышав знакомое имя.
– Да в каком еще смысле? В самом обычном! – казенным голосом уточнила свой вопрос Тамара.
– Да башня чего-то трещит, слабость какая-то, а что? – признавал я нездоровье. – Так после Бабилонска это в порядке вещей! К тому я же вчера с зельем малость перебрал, а потому знаменитой башни так и не видал!
– Хватит уже придуриваться, Никита, и без того тошно! А то ишь… граф тут выискался! Знаем мы таких… – с предубеждением взглянула на меня Тамара и картинно пригрозила угрожающего размера кулаком, поморщившись, точно у нее самой разболелась от меня голова.
После маловразумительного обмена фразами, неодобрительно покачивая головами, женщины отвернулись от нас и, отойдя немного поодаль, принялись о чем-то доверительно перешептываться.
– Ты только близко к сердцу все это не принимай, Свет! Ты у нас тут новенькая пока, попривыкнуть еще надо, что каждую смену у нас тут графы всякие, принцы, еще черти кто! Чего только забулдыги эти не выдумают, лишь бы выписали поскорее! Похмелье, видимо, зовет! Этого только послушай: с зельем он малость перебрал! Я вон сколько лет уже этим алкашам поражаюсь: из окон прыгают, кирпичи на них падают, машины сбивают – и хоть бы хны, ничего им не делается, все как с гуся вода! Вон на графа этого новоявленного вчера
