Земля надежды - Филиппа Грегори

— Что, так говорят в Тауэре?

— Говорят, что король сделает все, что возможно, и даже больше, прежде чем сдастся. Он пережил несколько горьких поражений, но он все еще рассчитывает на помощь от ирландцев, шотландцев и французов. Его ничто не остановит, даже полный проигрыш. Пока он жив, он будет считать себя королем. И он ничего не теряет, продолжая без конца сражаться. И парламент не может прекратить воевать, пока король не признает свое поражение. Лорд Манчестер[17] сам так сказал — им придется продолжать войну, пока король не проиграет все полностью и окончательно. Или же они пропали. У обеих сторон — и у короля, и у парламента — ставки так высоки, что одна из них должна потерпеть полное и сокрушительное поражение, середины ни для одних, ни для других не существует.

— Понимаю, — сказала Эстер.

— На этой неделе он взял Солсбери и все еще удерживает Оксфорд. Армии уходят на зимние квартиры, а все еще ничего не решено. Я полагал, что Марстон-Мур будет концом войны, но ничего подобного. Война не закончится, либо пока парламент не будет разбит и его члены не будут повешены за измену, либо пока король не погибнет.

По привычке Эстер с опаской глянула на закрытую дверь.

— Тише.

Александр тряхнул головой.

— Это уже все говорят. В Лондоне думают, что его нельзя ни остановить, ни договориться с ним. И настроение становится все ожесточеннее. Но война не закончится, либо пока его не убьют в сражении, либо пока он не победит. У меня заказы на порох, которого хватит для армии на следующие десять лет. Это будет долгая война, Эстер. Не сомневайтесь.

Эстер налила ему еще стакан подогретого вина.

— Поэтому я испрашиваю вашего разрешения на брак с ней, — сказал он. — Если вы мне откажете, я буду ждать, пока ей не исполнится двадцать один год и она сможет поступать по собственному усмотрению.

Эстер вздохнула.

— Вы можете сделать ей предложение уже сейчас, — сказала она. — Я обещала ее деду, что буду заботиться и оберегать ее. Но, клянусь Богом, не вижу, как смогу уберечь ее в эти тяжелые времена. Сад ничего не приносит, редкости спрятаны, и нам нечего показывать, да и посетителей, которые хотели бы их посмотреть, тоже нет. Я еле-еле могу прокормить ее, мы живем на фруктах и овощах из сада. Если бы я могла упаковать ее и спрятать подальше, как драгоценную редкость, и вынуть снова, когда наступит мир, я бы так и сделала. Вы можете делать ей предложение, кузен Норман, и я подчинюсь ее решению.

Она увидела, как его лицо вспыхнуло от радости, словно у молодого человека.

— А вы знаете, что она думает обо мне? — спросил он. — Вы ведь так близки. Что она говорит обо мне?

— Она отзывается о вас с очень теплым чувством, — сказала Эстер. — Но любит ли она вас только как отца или друга, я не знаю. И я никогда ее об этом не спрашивала. Я надеялась, что, возможно, мне никогда и не придется этим интересоваться. Если бы она встретила молодого человека, или Джон вернулся бы домой, или война закончилась бы…

Она отвернулась, ссутулившись под грузом дюжины сожалений.

— Пойду позову ее.

Френсис была на конном дворе, качая воду в ведро для лошади Александра.

— Твой дядя хочет тебя видеть, — без предисловий сказала Эстер.

Она с усилием удержалась от того, чтобы не притянуть девушку к себе, не пригладить ей волосы, не обнять еще разок.

— Он в гостиной.

Френсис с трудом втащила тяжелое ведро в стойло и прикрыла дверь.

— Что-то не так?

Эстер сохраняла на лице выражение вежливой незаинтересованности.

— Он хочет спросить у тебя о чем-то, — сказала она. — Ты должна говорить только то, что хочешь, Френсис. Пожалуйста, помни это. Отвечай так, как хочешь. И подумай, прежде чем отвечать. Спешки никакой нет.

Девушка озадаченно посмотрела на нее и повернула к дому.

В гостиной Александр вдруг обнаружил, что горло у него сжалось, и он едва мог дышать. Когда дверь отворилась, он обернулся и увидел Френсис. Она сбросила пелерину на спинку одного из стульев. Одета она была весьма просто — в теплое серое платье, в волосах у нее запутались сухие травинки. Он взял ее за руки.

— Ты продрогла, — сказал он.

— Я напоила твою лошадь.

— Тебе вовсе не нужно было делать это. Я думал, в конюшне Джозеф.

— У него слишком много работы. Все его помощники по саду ушли. Мы с Джонни помогаем. Я совсем не против.

Его пальцы снова нащупали мозоли на ее руках.

— Я не хочу, чтобы ты делала тяжелую работу.

Она улыбнулась.

— Мама сказала, ты хочешь меня о чем-то спросить.

Теперь, когда дело дошло до этого, Александр обнаружил, что он едва может говорить.

— Да.

Она ничего не произносила, ждала, что скажет он. Он подвел ее к креслу перед камином и, когда она села, остался робко стоять перед ней. И тут ему показалось самой естественной вещью на свете встать на одно колено, взять ее холодную маленькую ручку своими двумя ладонями и тихо сказать:

— Френсис, я полюбил тебя еще тогда, когда ты была совсем крохой. И хотел бы, чтобы ты стала моей женой.

Все заготовленные слова, которые он репетировал во время долгой холодной верховой поездки вдоль зимней реки, вылетели у него из головы. Он забыл предупредить ее, чтобы она не вздумала принимать его предложение. Он забыл пообещать ей, что всегда останется ее другом, даже если не сможет стать ее мужем. Он забыл все, что собирался сказать. Он просто ждал, что она ответит.

Она сразу улыбнулась, будто он принес ей ленту особенной красоты.

— О, да, — ответила она.

Он едва мог поверить, что она так легко согласилась. Сразу же захотел предупредить ее против неверного решения.

— Но я намного старше тебя, ты должна подумать какое-то время, поговорить с матерью, возможно, написать отцу…

Она наклонилась к нему, и ее руки обхватили его шею. Он почувствовал тепло ее дыхания на своей щеке и привлек ее к себе, тут же ощутив прилив желания и страстное чувство необходимости защищать ее.

— Мне никого не нужно спрашивать, — очень тихо прошептала она. — Я думала, что ты никогда не отважишься сказать это. Мне кажется, я ждала целую вечность. Я всегда знала, что я тебе отвечу.

Зима 1644 года, Виргиния

Зима все крепче сжимала прибрежную равнину Виргинии, будто она приняла сторону одного из воюющих народов и вступила в беспощадный союз с колонистами.

Все запасы продовольствия повхатанов были разграблены или сожжены, есть было нечего, даже мастерство женщин не могло прокормить племя рыбой и крабами, добытыми на мелководье, или замерзшими ягодами, оставшимися на деревьях. Каждый день воины отправлялись на охоту и возвращались то с уткой, то с гусем, подстреленным во время вылазок в южном направлении. Мясо делили со строжайшей справедливостью, матери тихонько отдавали свою долю детям, а старики притворялись, что не голодны.