Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этой каждодневной спешке, когда им приходилось и утром и вечером готовить, вернее, «соображать» что-нибудь на скорую руку, не сразу выяснилось, что Ибойка в стряпне и хозяйстве смыслит едва ли больше, чем Йожи. Единственная дочь, избалованная матерью, она долго училась: за шестью классами начальной школы последовали четыре класса гимназии, затем два курса коммерческого училища; к этому времени рано развившаяся физически Ибойка стала уже совсем невестой. Потом пришла война, осада города, бедность, и ей нужно было искать работу — где уж тут учиться стряпать! Впрочем, и в хорошие времена ей нелегко было даже испытать себя в этой области: милый папенька, обладавший утонченным вкусом и грубыми манерами, сразу бы учуял, если б то или иное блюдо оказалось приготовленным дочерью, а не искусницей женой. Так обучение хозяйству откладывалось со дня на день, и все познания Ибойки ограничивались приготовлением яичницы, чая и жаркого. Она не научилась делать ни галушек — этого популярного в Будапеште кушанья, хотя Йожи очень любил их даже без приправ, а не только с паприкой или жареной телятиной, ни «ленивых» вареников с картофелем, творогом или повидлом.
Но там, где царит любовь, разве важно, что умеет и чего не умеет женщина? Когда Йожи, обняв Ибойку за талию и прижав ее к себе, расхаживал с ней по их маленькой комнате, разве думал он о том, что уже несколько месяцев не пробовал добрых галушек? Ведь галушки, которыми его кормят в заводской столовой, приготовленные без яйца, клейкие и холодные, можно есть, только сильно проголодавшись. Но что делать, если жене некогда с ними возиться (о том, что она попросту не умеет их готовить, Йожи еще не знал). Иной раз в воскресенье, когда они не ехали за город или в агитпоход на село, теща, чувствуя себя виноватой в том, что ничему не обучила дочку, приходила «помочь» Ибойке. Но Йожи не вникал в истинную причину их «совместных» хлопот по хозяйству.
В первое время им случалось заставать ее у себя даже в будни. Она поджидала их с готовым ужином на столе или возилась на кухне, и тогда по соблазнительным запахам, заполнявшим всю их маленькую квартирку, можно было догадаться, что готовится нечто вкусное.
Это был, можно сказать, маленький заговор между матерью и дочкой. Беда только, что его редко удавалось осуществлять, — господин Келлер не слишком охотно отпускал свою супругу: уж кем-кем, а собственной-то женой он считал себя вправе командовать!
Так шло время, — дни счастья пролетают быстро, — и Йожи многому научился. Теперь это касалось не только того огромного, быстро меняющегося мира, каким были для него завод, партия и вся страна, но и маленьких и больших тайн семейного мирка, супружеской жизни и домашних дел.
Чему научилась за это время Ибойка, трудно сказать, это пока еще ни в чем не проявлялось. Но одно она, несомненно, постигла с успехом — ведь этому, пожалуй, нечего было и учиться, — она поняла, что за человек Йожи, как с ним обходиться и как им повелевать.
Йожи, захваченный потоком событий, которых было так много, на заводе, в партийной организации и дома, в совместной жизни с Ибойкой начал понемногу забывать родное село; родия, знакомые и даже господин Синчак с супругой мало-помалу стали уходить в мир воспоминаний, откуда они являлись лишь по его зову. Он думал о своей прежней жизни все реже, и то лишь когда ему хотелось о ней вспомнить. Освоившись на новом месте, Йожи не тянулся уже назад, к своим.
Его не слишком тревожило, что скажут об этом земляки и родные. Он чувствовал себя как молодое деревце, пересаженное в тучную землю, которое расцветает и одевается густой, пышной листвой. Став членом партии — в то время для этого не требовалось большой теоретической подготовки, — он считал делом чести овладеть основами коммунистической идеологии, что стоило ему немало трудов.
Кроме того, нужно было изучать и свою специальность. Правда, Йожи стал стахановцем, но лишь благодаря тому, что работал хорошо и много. Теперь же он считал своим долгом как можно больше узнать, проникнуть в еще не доступные ему тайны новой профессии. Ведь в родном селе, день и ночь стуча молотом по железу, он не знал даже, что такое железо, как не знал ничего и об угле, хотя весь был в саже и копоти. Цех стал для него теперь тем же, чем была когда-то сельская кузница, пожалуй, даже больше: он был центром его жизни, а не только местом работы. Его никуда не тянуло из своего цеха, он не стремился подняться выше или овладеть другой специальностью; мир для него словно замкнулся, и то, что он заключал в себе партию, завод и Ибойку вместе с их маленькой квартиркой, вполне удовлетворяло Йожи.
Но это не значило, что прежний деревенский парень исчез окончательно и бесследно со всеми своими склонностями и привычками. Наиболее живучие из них вкусовые, ведь язык и желудок — это самые любопытные и в то же время самые консервативные части нашего тела. Есть навыки, которые с раннего детства укореняются в человеке гораздо глубже, чем он сам подозревает. Правда, в первые месяцы супружеской жизни они порой приглушаются, и мы отказываемся от некоторых привычек из любви к человеку, ставшему нам родным. Но взамен приобретаются новые привычки от любимого или от других. Так что, есть любовь или ее нет, подлинный характер человека, каков бы он ни был — открытый, сильный, решительный или мягкий, неустойчивый, — в конечном счете всегда складывается во взаимном общении людей. В семейной жизни человек становится либо рабом, либо тираном, либо демократом-коллективистом, но последнее встречается пока что редко.
Что до Йожи, то первое время казалось, а его мать и сестры были убеждены, что он станет рабом, попадет под башмак и превратится в типичного «мужа своей жены» потому уже, что он так благоразумно уступчив, не любит препираться, скорее промолчит, чем станет спорить с дурном, — в общем, потому, что Йожи «добрый малый», а таких нередко считают простофилями.
Правда, раньше у Йожи, как и у большинства деревенских парней, которые ни разу по-настоящему не влюблялись, были свои «принципы» в отношении семейной жизни. Он наблюдал неурядицы в семьях своих родных, знакомых, братьев и
