Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сказать об этом Йожи напрямик она не могла. Он просто не понял бы ее. Йожи человек неискушенный, не из тех мужчин, которые с легкомысленным цинизмом отказываются от радостей отцовства, полностью удовлетворяясь радостями мужа. Нет, для Йожи без детей и жизнь не жизнь, а потому Ибойка чувствовала, что уж лучше молчать. Все равно ведь невозможно было противиться той неукротимой силе любви, которая исходила от Йожи.
Так, в тревогах и тягостных размышлениях, незаметно миновал тот срок, после которого помочь уже ничем нельзя. Начались обычные женские недомогания, тошнота, привередливость, жажда все новых блюд и другие признаки, и Йожи, не помня себя от радости, немедленно снял Ибойку с работы в магазине. Он решительно заявил, что после родов не позволит ей вернуться к прилавку. Так ценой рождения первого ребенка Ибойка освобождалась от службы и могла стать настоящей хозяйкой дома. Это примирило ее с участью стать матерью, правда, теперь неотвратимой, и она успокоилась. Теперь все свои тревоги и страхи она изливала в форме обычных для женщин в таком положении капризов, иногда милых, иногда нестерпимых, но Йожи переносил их с величайшей выдержкой, на какую только способен человек.
Ибойка располнела и отяжелела. Подражая «дамам из общества», она со слезами жаловалась Йожи, оставаясь с ним наедине: «Правда, я уродлива? Правда, я подурнела?» И она стала ревновать мужа, подозревая, подобно другим беременным женщинам, что, пока она в положении, муж не может обойтись без женских ласк. Кроме того, с обычной для беременных истеричностью Ибойка требовала, чтобы Йожи без конца твердил ей, как пылко он ее любит, любит и такой, как сейчас, и даже больше, чем всегда.
Правда, иной раз у Йожи, терпеливо выслушивавшего этот поток суеверий и предрассудков, шевелились и серьезные мысли, но он не смог заставить себя высказать их вслух. Он только чутьем воспринимал ту извечную истину, что Ибойка но первая женщина, которая рожает ребенка. Все люди на свете произошли от матерей, даже Иисус Христос и тот рожден женщиной, хотя, казалось бы, богу-отцу ничего не стоило произвести его на свет другим способом, сотворив из земли, из воды или просто из ничего. У всех в это время меняется фигура, что ж, он считал это совершенно естественным: везде в природе — у растений, у животных и у людей — он с детства наблюдал то же самое. Что же тут дурного? «Кому, кроме меня, до этого дело? А для меня ты и так красива! Даже красивее, чем раньше». Но объяснить, почему жило в нем такое чувство, он бы не мог. Так мила, так дорога была ему она — вот такая располневшая, тяжелая, что и передать трудно, и даже самые вздорные ее капризы он переносил с радостью. Ни за что на свете не посмел бы Йожи обидеть ее, даже просто привести кого-нибудь в пример (ведь влюбленные не выносят, когда им колют глаза такими примерами), хотя в деревне он не раз видел, как женщины пекут хлеб, стирают, вяжут снопы, копаются в огороде, подвязывают виноград, ездят на мельницу, на базар, даже будучи на сносях. Кто же станет за них работать, если у них нет ни прислуги, ни взрослых детей, а если и есть дети, то они тоже заняты делом? «Конечно, эта рабская доля крестьянки — горькая неизбежность прошлого, и мы их непременно освободим. А тех, кого можно, как, например, Ибойку, нужно освободить уже теперь», — размышлял Йожи.
Взволнованный ожиданием первого ребенка, Йожи и не сообразил, что вовсе незачем ехать в деревню, чтобы убедиться, как тяжела женская доля. И здесь, на будапештских улицах, можно встретить женщин, которые вот-вот должны родить, но по-прежнему ходят по магазинам, на рынок, стоят в очередях за углем — им некого послать вместо себя — и до последнего момента продолжают работать на заводе или в конторе.
В последние недели ожидания у Йожи восторг то и дело сменялся тревогой, а тревога — восторгом. Страх жены перед родами передался и ему. Сердце его то и дело сжималось: только бы все обошлось благополучно! Но уже в следующий миг он ловил себя на том, что мечтает о сыне, которого они назовут Йожи.
Да, но это, пожалуй, огорчило бы Ибойку. Пусть уж лучше родится дочь, а сын будет вторым. Но он будет непременно — таковы мужские мечты Йожи. Он даже не может себе представить, чтобы у него не было сына, хотя бы одного. Сын этот станет инженером-механиком, конструктором множества станков или будет руководить огромным цехом, где они работают. Да, он станет тем, чем Йожи никогда не может стать, потому что ему не пришлось учиться.
* * *
Наконец наступило событие, которое в жизни каждого мужчины может быть приравнено, пожалуй, только к свадьбе: Йожи стал отцом. И все обошлось благополучно: Ибойка после родов была так хороша и выглядела такой цветущей, что в старое время с нее можно было бы писать пречистую деву Марию, а в наши дни — лепить статую, изображающую радость здорового материнства.
Родилась девочка, ее назвали Эвой, — цветочные имена уже вышли из моды, а бабушку с материнской стороны тоже звали Эва.
Йожи ничего не имел против, чтобы ребенка назвали по имени тещи. Что ж, это их право — дать имя его первой дочке. Но если бы и второй ребенок оказался девочкой, тогда другое дело, — он сказал бы свое слово, потому что его мать зовут Жужанна. Впрочем, все это сейчас не так важно; главное, Ибойка благополучно разрешилась. Не беда, что в последние дни беременности и в первые недели после родов теща хлопотала вокруг Ибойки: ничего особенного, так бывает и дома в деревне. Всякая мать ухаживает за своей дочерью, а свекровь считает даже неприличным хлопотать у постели снохи, если жива ее родная мать (мужьям это необходимо принять к сведению). Впрочем, Йожи не усвоил тех широко распространенных предрассудков и шуточек, которыми так любят козырнуть некоторые любители острого словца, когда речь заходит о тещах. Еще задолго до того, как у него появилась собственная теща, Йожи очень серьезно относился к тому, что говорила партия о равноправии и уважении к женщинам. А сейчас, когда пришло время взять жену из родильного дома, без тещи он просто не
