Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но теперь, когда, казалось бы, в этих принципах была прямая нужда, он позабыл их все до одного и если даже далеко не всегда одобрял поведение Ибойки, то боялся и заикнуться об этом, чтобы, упаси бог, не нарушить семейный мир и счастье.
Вдобавок, перед умственным взором Йожи, который первое время смотрел на более образованную Ибойку немного снизу вверх, начинал теперь раскрываться удивительный, неведомый мир идей и вещей: раньше все окружающие предметы, будь то уголь, металл, дерево или земля, он воспринимал как мертвое, немое вещество, а тут увидал своими глазами — через микроскоп и в кино, что этот мир и в нем каждая вещь, каждое создание живет, дышит, движется, кипит, стремится вперед, ввысь. И этот вот Йожи никак не мог понять равнодушия Ибойки ко всему, за что он, кажется, готов был отдать жизнь, — к идеям, к партии, к заводу, к науке.
Конечно, Ибойка была в этом неповинна, как не виновата дикая кошка, что лазит по деревьям и разоряет птичьи гнезда. Она совершенно не разделяла привязанностей и мечтаний мужа, не понимала, как можно любить какие-то машины, тяжелые, ржавые железяки, не понимала, чем еще можно интересоваться на работе или на заводе, кроме заработка.
Особенно было ей непонятно, как это можно любить партию. Рабочий класс, социализм были для нее понятиями туманными и «неинтересными», ведь и при капитализме она была бы такой же красивой и стройной женщиной, как сейчас. В лучшем случае ее интересовало только то, что может дать социализм ей, Ибойке Келлер, сколько денег, какие новшества — вроде бесплатных билетов, бесплатных развлечений, бесплатного отдыха на Матре или на озере Балатон. А кроме того, Ибойке, конечно, льстил восхищенный шепоток — пусть пока в узком кругу, зато в будущем, может быть, и во всем Будапеште, во всей стране: «Смотрите, это жена стахановца Майороша! Что за красавица!»
Но как ни велико было ее безразличие ко всему, что происходило в стране и на свете, Ибойка всегда умела показать себя образованной, быть не хуже других в своей среде. Имена заграничных киноартистов на афишах она всегда читала правильно и даже правильно произносила (подхватывала у других женщин). Названия новых тканей, модных фасонов, предметов дамского туалета она узнавала чуть ли не в день их появления. Ей было как нельзя лучше известно, что представляет собой и на что идет крепдешин, жоржет, клоке, нейлон, эмприме и прочее, — в этом ей могла бы позавидовать любая портниха или модная барынька.
Дело в том, что Ибойка хотя и запоминает все, чему ее учат, но понимает далеко не все и, наоборот, отлично понимает то, что связано с ее интересами, хотя бы ее этому и не учили.
Но, увы, ничто не интересует ее за стенами квартиры, за пределами мирка «цивилизованной» мещанки. Народ, нация, родина — все эти понятия для нее так же чужды и безразличны, как класс или классовая борьба. Но Йожи этого пока что не знает, слова «нация», «отечество» ему самому еще говорили мало, а то, что Ибойке неизвестны такие слова, как «класс» и «классовая борьба», он относил за счет ее мелкобуржуазного воспитания. Сам человек еще не искушенный, он не замечал и того, что Ибойка, собственно, даже не ощущает себя венгеркой, хотя и не говорит ни на каком другом языке, что у нее нет даже бога, которого она хотя бы боялась, как женщины старого мира, а вся ее религия не более как «цивилизованные» предрассудки, касающиеся украшений, причесок, платьев, халатиков, мебели да шторок на окнах. Разумеется, он вовсе бы не хотел, чтобы жена его была ревностной богомолкой, да такой опасности и не было: проходя мимо церкви, Ибойка давно уже не крестилась. Итак, покамест Йожи тревожило одно (да и то еще не очень): почему Ибойка не интересуется тем, что заполняет всю его жизнь, — ни партией, ни заводом, ни социализмом?
Но любовь усыпляла эти легкие сомнения, и при виде Ибойки Йожи способен был думать и чувствовать лишь одно: она красива, она хороша, она принадлежит ему!
6
Когда же, пройдя через наивное ребяческое удивление и сомнение, — для молодых людей, которые сами еще вчера были детьми, всегда как-то странно, что у них вдруг будет ребенок, — они от врача достоверно узнали, что Ибойка беременна, для Йожи наступила пора величайшего блаженства. Большего от жизни он не мог и желать: у него будет ребенок! Это внушает молодому человеку уверенность, что он уже настоящий мужчина, и удовлетворяет таинственному инстинкту, одинаково сильному у человека, у животных, а может быть, и у простейших существ: продолжать жить в своем потомстве.
Правда, у Ибойки этот инстинкт был притуплен. И от подруг-девушек, и от знакомых молодых женщин она усвоила, что нельзя в первый же год замужества рожать ребенка, ведь тогда счастью конец! Иногда она пыталась намекнуть и Йожи, что хорошо было бы еще немного «пожить в свое удовольствие», прежде чем появится ребенок. Но Йожи оставался глух к этим намекам, он не мог себе представить, что сердце Ибойки не билось такой же ликующей радостью, как у него, при одной лишь мысли: «У нас будет ребенок!» Йожи, с его мужским эгоизмом, пока еще не приходило в голову, что рождение ребенка связано со страданиями и опасностью для жизни, ибо не только умом, но и всем своим существом он впитал истину, что таков удел всех женщин: ведь и его родила женщина, и Ибойку — тоже.
Ибойка же, видя, какой нежной заботой и преклонением окружает ее Йожи с тех пор, как они узнали эту тайну, уже не осмеливалась и заговаривать о таком, как принято считать, разумном и обыденном принципе, что им еще рано иметь ребенка, сперва надо обставить квартиру, ведь у них ничего еще нет.
Не могла Ибойка пожаловаться мужу и на
