Смешно или страшно - Кирилл Круганский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
─ А вот про концерты вы сказали… Я понимаю, с детьми, да, но вот с концертами. Как это на людей повлияет?
─ Ну, представь, есть типичная пара. Глеб Семеныч и Алла Егоровна. Он, например, автобус водит, она в в ларьке сидит, мороженое продает. Срутся ежедневно. И вот смотрят: ого, Леонтьеву семьдесят. Ну-у, концерт хороший будет, наверное, “Ах, почему был светофор зеленый” споет. Помнишь, мы не срались с тобой в 88-ом, эту песню слушали. Пошли, сходим. Берут билет на четыреста второй ряд, ему подзорную трубу товарищ по маршруту одалживает. Посмотри, говорит, на Валеру хорошенько. Приходят, садятся. А пока шли, поругались, естественно. Он такси взял, чтоб к концертному залу с шиком подкатить. Она его пополам режет: сука, двести рублей, лучше б на автобусе поехали. А он: да я эти автобусы видеть не могу больше. Сидят. Выходит Леонтьев. “Куда уехал цирк?” ─ спрашивает. Все довольны. Ух, расскажу подружке из газетного киоска, Алла Егоровна думает. И тут встает Стасов и через весь ряд к выходу тащится. Злой. О чем он поет, говорит? Не тот цирк воспевает. И на ногу кому-нибудь наступает. В гардеробе макинтош забирает и гардеробщице все высказывает. Мне, говорит, такие певцы даром не нужны. У всех, кого он зацепил, сознание переворачивается. А ведь прав он, думают. Цирк-то не тот, что под куполом… Ну и тому подобное. А теперь представь в масштабах страны.
Ромка молчал, подавленный рассказом. Леонид еще говорил, а Ромка думал, чем это закончится. Неужели нет выхода? Он инстинктивно полез в карман, но телефона там не было. Примерно месяц его не хватятся ─ а потом?
Перед обедом к нему пришел медбрат и позвал к Александре. Она была уже не так приветлива. И не улыбалась: незачем. Ромка тоже. После двухлетней пропасти он попал на залитый солнцем платный пляж, полный воспитанных отдыхающих. Но уже через два часа его оттуда с позором выгнали. Выгнали, оставив себе его деньги, верхнюю одежду, обувь. И снова ─ здравствуй, пропасть.
Это Ромка выкрикнул в лицо Александре, прибавив еще про насильника. Она улыбнулась.
─ Это правда тот самый? Какая удача!
─ ???
─ Как вы не понимаете! Теперь вы оба у меня на ладони. Я смогу провести более детальные эксперименты, сделать более глубокие выводы. Судьба явно благоволит “Зверобору”. Спасибо вам, Роман, спасибо вашему насильнику. Здоровья лифту, который вас соединил!
Она встала и долго благодарила Ромку, Леонида, лифты, всех извращенцев, омоновцев и половые сношения.
─ Сегодня же начну разрабатывать программу специально для вас двоих.
─ А вы не боитесь, что все это попадет в прессу? ─ вдруг сказал Ромка. Он почувствовал неожиданный прилив лихого безразличия, всесильной свободы поражения.
─ Вы сначала доберитесь до нее. И потом ─ вы видели, что подписали? О неразглашении. Устроите разглашение ─ полетите за решетку. У государства с этим строго. Хотите секрет? Через десять лет вы будете радоваться тому, что сидите на “Звероборе” и получаете его от меня бесплатно. По-другому будет не выжить. А стоить он будет ого-го сколько. Официальной работы у вас не будет: кому нужен сумасшедший? От моей программы, когда вы все выполните, вам перепадет что-то вроде пенсии. Не каждый месяц и немного, но… Радуйтесь, у многих в ваши годы и этого-то нет.
– То есть примерно через год я для окружающих буду никчемным сумасшедшим, сидящим на антидепрессантах? И до конца дней таким и останусь.
– Спасибо, что сформулировали за меня.
После обеда все отдыхали, процедур не было, и Ромка познакомился с двумя другими участниками эксперимента: Стасовым и Зерновым. Их выпустили на прогулку и все охранники, которых Ромка сперва принял за больных, высыпали во двор вместе с ними. Они разошлись по двое так, чтобы контролировать выход, забор. Казалось, что они болтают о своем, но периодически кто-нибудь из них бросал металлический взгляд на компанию “больных”.
Сначала рассказал Зернов (тридцать пять, длинные русые волосы, сухие губы, очень худой). Его плачевное состояние началось с шоколада. Он с детства собирал фигурки из шоколадных яиц. Кролики-автоматчики, богомолы-циркачи, черви-гитаристы, бабочки-политики ─ к тридцати годам у него собралось три десятка коллекций. Наконец он узнал, что теперь нужно искать собак-самоубийц. Двенадцать фигурок. Двенадцать разных способов. Двенадцать пород. Первой ему попалась овчарка, вскрывающая вены осколком бутылочного стекла. Как и положено, вместе с ней прилагалась картинка со всей коллекцией. Джек-рассел-терьер у открытой газовой духовки. Королевский пудель, шагающий из окна. Но больше других Зернову понравился колли, совершающий самосожжение. Его длинная шерсть была объята пламенем, язык высунулся далеко вперед, глаза смотрели печально, но решительно. Зернов отыскал его довольно скоро, пятым или шестым; в полгода собралась вся дюжина. Тут-то и началось.
Его бросила жена. Ушла, напоследок обрушив полку с несколькими коллекциями. Среди них были и собаки. Зернов еще долго ползал по полу собирая детальки. Пачка денег от одной бабочки-политика улетела под диван и Зернов обнаружил ее только через час. Жена сказала, что не хочет жить с человеком, который все деньги просаживает на шоколадные яйца. Это было не совсем справедливо, но в целом верно. Она ушла к птицеводу-стартаперу. Видно, яйца стали ее судьбой.
Зернов сначала не замечал отсутствия жены. Но потом многое посыпалось. Он забывал заплатить за квартиру, к нему приходили грозить какими-то заглушками. Он перестал бриться, ходил в старой футболке ДДТ, что только раздувало печаль. В один ясный весенний день его уволили.
Когда стали кончаться деньги, он приступил к продаже коллекций. Улетели бабочки, уехали крабы-велосипедисты. Зернов почти не торговался и отдавал за бесценок. Кто действительно дорого стоил, так это суицидальные псы. Зернов продавал их, как наркотики, оставляя то одну, то другую собаку в пакете под скамейкой или зарывая ее в сквере. Пылающий колли ушел последним. Только тогда Зернов понял, что натворил. Он остался в пустой квартире, где была мебель, но не было его драгоценных игрушек. Тогда он решил, что колли прав и жить незачем. Он обложился деньгами и поджег их. Деньги горели медленно и дымно. Прибежали соседи. Зернов шептал:
