Россия, которую мы потеряли. Досоветское прошлое и антисоветский дискурс - Павел Хазанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но каковы последствия такой интерпелляции, вовлекающей массового читателя в декабристскую Субъектность? Ведь взаимопонимание между оппозицией и режимом возникает у Эйдельмана потому, что он излагает историю декабристов только с точки зрения занимающей высокое положение элиты (к огорчению Нечкиной). Но разве этим классическим так называемым великим историческим личностям удается понять точку зрения друг друга не потому, что они не замечают всех остальных, и могло ли их видение действительно передаться массовой аудитории Эйдельмана в 1970-е годы? С точки зрения советской власти на этот вопрос слияние декабризма с советским гуманизмом действительно предполагало, что на тот момент все образованные горожане в стране достаточно близки к декабристам по духу и кардинального различия в плане политики (в данном случае культурной) между интеллигентской элитой и массами после смерти Сталина нет. Но при попытке передать такого рода гуманистическую бесклассовость через параллель с декабризмом возникает проблема: едва ли возможно сбросить со счетов элитарную суть этого движения. Собственно, Нечкина сетовала как раз на то, что акцент на личностях дворян-революционеров только усугубляет этот элитизм. Поэтому, когда «мы», массовая советская аудитория, слышим о декабристах, у нас возникает естественный вопрос: правда ли мы унаследовали этот дух или же мы всего-навсего выскочки, которые никогда не смогут по-настоящему обладать им, потому что в целом мы слишком невежественны, слишком разобщены и слишком не-Субъекты истории, как бы лестно наша трактовка декабризма ни утверждала обратное? Роман Окуджавы «Бедный Авросимов», тоже вышедший в серии «Пламенные революционеры» и написанный примерно в одно время с «Луниным» и «Апостолом Сергеем» Эйдельмана, отвечает как раз на этот вопрос: события декабря 1825 года изложены в нем с точки зрения обывателя, наблюдающего их со стороны и в социальном отношении близкого к классу ИТР в дискурсе советской либеральной интеллигенции: он занимает промежуточное положение между настоящими декабристами, такими как Павел Пестель, и безмолвным народом.
Хотя перед нами вроде бы роман о Пестеле, руководителе Южного общества, Пестеля в «Бедном Авросимове» очень мало. Текст рассказывает о судьбе непримечательного Ивана Авросимова, вымышленного заурядного персонажа истории. Ему двадцать с небольшим, он из мелких дворян, умеренно образован (в этом смысле он в социальном отношении куда ближе рядовому советскому читателю, чем, скажем, эйдельмановский Лунин) и приехал в Петербург из провинции по приглашению дяди, только что получившего продвижение по службе в награду за содействие властям на Сенатской площади. Дядя добивается для Авросимова службы писаря, ведущего протокол допросов разных декабристов, включая Пестеля. По мере развития сюжета Авросимов чувствует сострадание к униженному, находящемуся в заточении Пестелю и начинает возмущаться циничной и карьеристской «игрой», которую власти ведут с декабристами[145]. Вместе с тем Авросимов и сам отчасти превращается в карьериста – у него появляются блистательные друзья, а службу он исполняет добросовестно, надеясь получить за нее медаль. Несовместимость его идеалистических и эгоистичных побуждений обостряется в фантасмагорическом финале романа, когда Авросимов в горячечном порыве замышляет устроить Пестелю побег, одновременно мечтая, как ему пожалуют Владимира за допрос предводителя декабристов. Здесь вмешивается Амалия Петровна, невестка Пестеля. Чтобы избежать неприятных последствий для карьеры мужа, она сообщает властям о планах Авросимова. На последних страницах романа Авросимова арестовывают и высылают из Петербурга.
Самые очевидные злодеи в «Бедном Авросимове» – это, конечно, высокие чины, допрашивающие декабристов, но даже эти злодеи видятся Авросимову, стоящему ступенью ниже, в совершенно ином свете, чем виделись бы равным им по статусу высокородным дворянам. Так, зловещий граф Татищев ночью останавливает Авросимова на улице и садистски пытает его беседами, для которых Авросимов, как известно графу, недостаточно образован или опытен. Они завершаются такими, например, репликами: «Государь есть идея. А в сердце у тебя что?»[146] Особенно заметен пытливый взгляд государства на заурядного человека в сцене, где Авросимов разговаривает со своим непосредственным начальником, Боровковым. Последний замечает, что в протоколах допросов, которые ведет Авросимов, часто пропущены упоминания о «злонамеренности»:
Верю… что это недоразумение… <…> Я весь по́том, сударь, за вас покрылся. Ведь не предлог пропущен бесполезный или какое-нибудь там междометие… нет, характеристика, сударь. <…> Уж тут я начал поспешно так искать, нет ли второй ошибки подобной. Ведь ежели одна, она и есть ошибка, коли две да одинаковых? Это ведь уже система, сударь <…> Пособничество в укрытии злого умысла… Я что имел в виду… а может, и не нужны эти словесные украшательства? Следствие – акт серьезный, сударь. <…> Вы сие отвергли, а в этом есть резон. Вы отвергли сознательно? Сознательно. Вы не эмоциями руководствовались. А ведь эмоции нас могут закружить да не туда завесть, сбить с толку. Поняли вы меня? <…> Да я не виню вас. Ежели это сознательно, то это одно, а ежели по глупости, то совсем и другое <…> Да я не виню вас… напротив, видя ваше замешательство, я не нахожу ответа: можно ли на вас полагаться?[147]
Боровков решает шантажировать Авросимова почти непостижимым для последнего образом. Когда наш герой тянется исправить свои записи, Боровков не дает ему этого сделать: «„А я уже исправил“. <…> …И улыбнулся, словно наслаждаясь страхом нашего героя»[148]. Конечно, на самом деле Боровков пока ничего не исправлял – поэтому Авросимов так напуган. В целом эта садистски избыточная проницательность, направленная на простоватого человека, не вполне понимающего ее логику, да еще в сочетании с такими умными словами, как «система» и «сознательно», явно перекликается со сталинскими практиками, впоследствии нашедшими наиболее яркое воплощение в книгах 1980-х годов, таких как «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова (работу над которой он начал в 1960-е).
В романе Окуджавы фигурирует еще один типичный злодей-сталинист эпохи оттепели: капитан Майборода, сладкоречивый карьерист средней руки, тайно доносящий на Пестеля властям. Поначалу Окуджава изображает Майбороду как приятного, обаятельного человека, своей «вкрадчивостью» сразу же располагающего к себе Авросимова[149]. Однако, когда Майборода рассказывает, как выдал Пестеля, выясняется, что эта елейная манера неотделима от бессильной зависти к знатным товарищам Пестеля, мыслей о награде, которую капитан получит за предательство, показного
