Смешно или страшно - Кирилл Круганский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, дорогой, куда так устремился, пройдешь мой дом.
Кириллыч поднял голову и увидел небольшой двухэтажный домик, который уже почти остался позади. Из окна торчало лицо, которое говорящий старательно прикрывал рукой от дождя. Кириллыч замер на месте: убийца или нет? грешник или добродетель?
– Вернись и заходи, там открыто, – сказал мужчина. А когда Кириллыч зашел, щурясь от яркого света, хозяин сказал:
– О, дорогой, да ты весь насквозь. Раздевайся.
–1982-2018-
Кириллыч сидел за столом, укутанный в белый махровый халат, и оглядывался.
У лесника было уютно. На стенах, как и у самого Кириллыча, не было никаких ковров. Висели картины, в основном Дега: “Сидящий обнаженный мальчик”, “Голубые танцовщицы”, “Скаковые лошади”. За абажуром висел плакат: какой-то усач, изогнувшись, держал микрофонную стойку. Freddie Mercury, было подписано снизу. Люстра была яркая, не похожая на те, что водились в их местности. И вообще все казалось не таким. Даже вместо кресла в углу у абажура лежал розовый мешок.
Вошел лесник, в узких бежевых брюках и заправленной в них синей рубашке-поло, у которой он для чего-то поднял воротник. Он поставил на стол чайник, два блюдца и чашки. Посуда была одинаковая, видно, что из сервиза. Потом он снова ушел и быстро вернулся с подносом, на котором стояли розетки с вареньем, пиалы с зефиром, безе и шоколадными конфетами. Он сел напротив Кириллыча, но тут же вскочил.
– Ой-ой-ой, – сказал он и покачал головой, – вот же я голова осла! Задница осла! Конечно, вы хотите и будете пить коньяк вместе с чаем! Да ведь? Да?
Кириллыч кивнул. Несмотря на неловкость, ему было здесь неплохо. И, когда хозяин вернулся, Кириллыч спросил, указав на картины:
– “Танцовщицы”?
– Ага, голубые! – ответил лесник. – Вы узнали? Приятно! Тут недалеко Нетерпимовка находится, может, слышали, там такие валенки живут! Я им эту картину издалека не покажу. А вам и вблизи за честь почту!
– Я – Вася, – сказал Кириллыч, решив, что время представиться пришло.
– Ха-ха-ха, – засмеялся лесник, – сидим, тоже! Так бы и просидели до завтра! Потом бы меня спросили, а кто у тебя был, а я и знать не знаю! Ха-ха-ха!
Ему было очень смешно.
– Миша, – наконец сказал он и протянул Кириллычу руку.
– Спасибо, что впустили, – поблагодарил Кириллыч, – вы знаете, я же из…
– Конечно, знаю. Впустил, да! Я, бывает, впускаю. Но только очень близких людей! Пейте коньяк, запивайте чаем, заедайте зефиром!
Он говорил очень быстро, но уже через пять минут Кириллыч привык.
– А что вы сейчас читаете? – спросил Миша. – Я – “Певицу и провокатора” Марри Ферже. Она из наших…
– Из лесников?
Миша расхохотался:
– Да.
– Много у вас работы?
– Ох, милый, полно. То бельчонок ножку переломит, то крольчонок попадет в тиски кого-нибудь из этих нетерпимовских валенков.
– В капкан?
– Я называю именно тиски. Потому что они стискивают, хуже капкана. Потому что их расставляют такие люди… мужики, в самом отрицательном смысле слова.
Они немного попили чаю и поели зефира.
– Я придумал, – сказал Миша. – Вы налейте нам по рюмке коньяку, мы их возьмем и пойдем вот туда, на кресло. Я поставлю что-нибудь из музыки, будем сидеть.
– А вы куда сядете?
– Я – подле вас, я люблю на полу.
Они переместились. Миша взял кассету с полки и включил магнитофон.
– Вы любите Чайковского? – спросил он с неожиданной преданностью.
– Люблю.
– А вы знаете, что когда он писал “Пиковую даму”, он так много плакал… Милый Петр Ильич…
И у Миши капнуло по слезинке из каждого глаза.
Они слушали Чайковского и пили глоточками коньяк, а за окном хлестал дождь. В дверь постучали.
– Святослав! – закричал Миша и кинулся открывать. Кириллыча неприятно кольнуло. Незнакомый лес, какой-то Святослав еще. Двое мужчин: дойдет ли он до Рассветовки. Денег у него с собой было немного, но все же…
Миша тем временем открыл дверь. В дом вошел промокший человек.
– Святослав! – повторил Миша. – Ты весь промок! Сегодня буду звать тебя Мокрослав!
И они оба засмеялись.
Вошедший был очень похож на Мишу. Если не лицом, то манерами, повадками. Тоже высок, строен, вежлив и весел.
Миша принес Святославу халат, а когда тот переоделся и вышел к ним, сказал:
–Ой, ну получается я теперь один без халата. Нет, хочу халат.
– Так ведь ты и не мокрый, – притворно сказал Святослав.
– Ой, минуту. – И он вскочил и бросился из дома под дождь. Слышно было как он громко поет одно слово: “дождь”. Вернулся он совершенно промокшим. Через пять минут все трое сидели в халатах. Миша выглядел довольным. Странно, но Кириллыч чувствовал к ним большее расположение, чем к жителям родной деревни. А ведь еще два часа назад он их не знал, а Мишу, записывал в убийцы и мусульмане. Ему хотелось расспросить их, и коньяк удачно подсказал ему первый вопрос.
– Миша, а можно я спрошу… Только честно… Тебя не удивляет (он стал говорить ему ты), что я вот так в дождь завалился к вам? И останусь ночевать, хотя ни я не просил о ночлеге, ни ты мне его не предлагал…
– Тогда откуда ты знаешь, что я не попрошу тебя уйти? Я не попрошу, но откуда ты знаешь?
– Просто понимаешь… Это трудно объяснить, но я за этим и ушел из деревни и иду в Рассветовку. Я… я…
– Ну.
– Я вижу…
И тут Миша рассмеялся, как будто давно давил в себе смех.
– Ох, милый, какой ты смешной. Я, наверное, таким же был шесть лет назад. Ушел ты из своей Оградовки и идешь в Рассветовку, потому что ощущаешь, что время вокруг тебя не твое, что есть какое-то место и время, где тебе лучше будет.
Кириллыча так детально не было видно даже на рентгене.
– Удивлен? Ха-ха. Я расскажу тебе, но не все. Все – нельзя да и не