Смешно или страшно - Кирилл Круганский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, тягостный для Кириллыча и обыкновенный для остальных, ужин закончился. Старуха поставила чашку на блюдце, вытерла губы салфеткой и встала. Женщины примолкли. Старуха подняла руку, и слуга открыл дверь, ведущую из столовой в другую комнату. Туда уже был приглашен и Пчелинский. Они втроем вошли, и слуга закрыл дверь.
Комната была совершенно пуста, если не считать стола и трех стульев. На столе лежала какая-то кукла. Старуха взяла ее и показала Кириллычу. Это был маленький он! Старуха быстро погладила куклу в районе паха. Кириллыч мгновенно и очевидно возбудился. Пчелинский и старуха засмеялись. Кириллыч не понимал, что делать. А старуха погладила куклу сзади. Кириллычу стало и стыдно, и приятно одновременно. Пчелинский согнулся пополам. Старуха гладила без разбору, по всей кукле. Кириллыч извивался от удовольствия и негодования: у него щекотало в подмышках, лились слезы и в конце концов он не выдержал и выхватил куклу из рук старухи.
– Хватит, – крикнул он.
Пчельницкий и старуха замолчали. Они выглядели сейчас как дети унылого отца, который в разгар веселья вломился со своими флотскими фотографиями. Разочарованно переглянулись и сели. Кириллыч сел без приглашения. Даже Пчельницкий, которого не допустили к столу, сидел бодрее. Кириллыч подумал, что старуха обозлится и распределит его куда-нибудь в Плавск или Топки, даже если он недурно себя проявит. Она нехотя взяла у Пчельницкого листок, что только закрепило его в этих периферийных мыслях.
Старуха написала что-то и передала листок и копейку Пчельницкому. Тот важно переадресовал записку Кириллычу. Старуха просила рассказать о себе. Кириллыч принялся монотонно писать. Ему понадобился второй листок, потом третий. Он мысленно сосчитал копейки в кармане.
Пока он протоколировал биографию, старуха с Пчельницким строили другу рожи, хихикали, а однажды старуха даже показала средний палец. Кириллыч решил, что это вроде шутки. Он никак не ожидал, что пожилая женщина, предвидящая будущее, повидавшая столько провидцев на своем веку и обладающая такой цистерной знаний, окажется полуребенком. Это было неправильно, неестественно и врозь с его представлениями о ясно видящих будущее. Кириллыч описывал детство (те самые игры на кукурузном поле), а сам представлял старуху слепой, глухой, немощной и плохо отдающей себе отчет, где кончается вилка и начинается стол. В действительности же она была наоборот.
Старуха так быстро пробежала написанное, что Кириллыч расстроился. Не из-за восьми копеек, а из-за напрасного труда. Зачем тогда она просила? Старуха подняла скатерть и достала из ящика стола колоду больших гадальных карт с замысловатой рубашкой. Она перетасовала колоду и вынула перед Кириллычем четыре штуки. На первой была нарисована собака, на второй петух, на третьей свинья, а на четвертой петух за партой. Кириллыч задумался. “Так, собака – друг, свинья – грязь, петух – черт знает что, петух за партой… наверное, образование, просвещение”, – думал он судорожно. Он ткнул в петуха за партой. Старуха одобрительно кивнула. Сверху легли еще три карты. На первой смешно и схематично нарисованный тощий мужчина овладевал женщиной сзади. На второй женщина лежала у ног мужчины в какой-то маске, мужчина озорно грозил ей хлыстом. На третьей – о, дрожь – мужчиной овладевала женщина, нарядившись в мужское достоинство на ремне. Кириллыч, не раздумывая, выбрал первую карту и снова получил кивок от старухи. На трех следующих были изречения на латыни:
Contendunt est pulchra somnium
Volo in posterum
Fiat quae manet sicut est
Кириллыч колебался. Латыни он не знал, да и вряд ли задачка была на языковую эрудицию. Fiat на третьей карте смущал его. Итальянские машины он уважал. “Может, в Рим пошлют или в Венецию”, – решил Кириллыч и постучал пальцем по третьей карте. Старуха улыбнулась и пару раз похлопала его по плечу. (Кириллыч потом долго чувствовал это место: оно не болело, нет, просто прикосновение напоминало о себе.)
Больше карт не было, старуха сложила колоду и убрала ее в стол. Затем она взяла листок у Пчельницкого и написала:
СМС
Приходи завтра ровно в десять утра, после завтрака.
Кириллыч поклонился. Пчельницкий открыл дверь, они оба вышли. Кириллыч наклонил голову, прощаясь с приближенными, которые играли в домино, сидя чуть ли не в ночных сорочках.
На улице Кириллыч сразу попросил у Пчельницкого листок бумаги и карандаш. “Ну, как я? Провалился?” – спросил он Пчельницкого. Тот ответил: “Старуху никогда не поймешь. Слишком хитра”. Кириллыч расстроился, но потом вспомнил, про ее улыбку и приободрился. Он пожал руку Пчельницкому и пошел домой сам. Весь вечер он мучился, кидая на весы смех, улыбки, похлопывание по плечу и шутки с его куклой. Он так и не мог окончательно склониться к одному исходу. Пытался читать, но слова не усваивались. В конце концов он уснул тревожным сном, а ночью его разбудил Рупоров, постучавший ему в окно. Он протянул Кириллычу записку, в которой объяснял, что в ночное время, он готов поработать для него бесплатно, но за это Кириллыч должен завтра переключиться на его услуги. Кириллыч рассердился и неприятными жестами прогнал Рупорова, после чего уснул только под утро.
–2019-
Уже в семь он стоял на ногах. Глаза слипались, но продолжить спать он не мог. Он разогрел остатки “Завтрака ретрограда”, запил водой и два часа просидел на стуле, вскакивая и рассеянно перемещаясь по доступной части дома. Книгу он убрал в холодильник, зубы чуть не почистил бритвой. В половине десятого он отправился к старухе. “Погуляю на площади”, – решил он.
Но на площади собралась и продолжала собираться толпа народу. Наспех доделывали сцену из свежих досок. Все были нарядные, как на первомайской демонстрации. Кириллыч сообразил, что сегодня день деревни или именины старухи. Он проскользнул сквозь толпу и стал ждать у дверей ее дома.
В десять она, в красном платье, опираясь на резную палку, вышла в сопровождении приближенных. И сразу стало тихо: прекратились разговоры, люди перестали жевать творожные кольца и пирожки, и в тишине дважды ударил молоток и тоже умолк. Все повернулись к старухе, а она медленно и значительно подняла свободную от палки руку и погрозила толпе. Все засмеялись, старуха показала ладонь, и все затихли. Она подошла к Кириллычу, взяла его под руку и подвела к устью толпы и кивнула на него головой. Сорвались аплодисменты, люди расступились, и Кириллыч с ужасом понял, что все это ради него. И люди, и сцена, и старуха.
