Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Стреляйте сюда! – крикнул Лагори, потыкав пальцем себе в грудь напротив сердца.
Залп! Несколько человек упали, Мале, Гидаль и Лагори остались стоять. Бок, однако, ожгло; Мале потрогал его рукой, ощутив горячее и липкое. Залп! На ногах был только Гидаль. Залп! Наконец-то упал и он.
– Да здравствует император! – выкрикнул одинокий голос.
– Твой император смертельно ранен, как и я, – прошептал Мале непослушными губами.
* * *
Вот оно – это поле, где они сражались семь недель назад, чтобы войти в Москву. Голая земля, вытоптанная тысячами ног, два холма со срезанными ядрами верхушками, поваленные деревья, точно какой-нибудь исполин махал здесь косой… Множество тел так и не убраны – запах, запах! От него мутит. Мародеры похозяйничали вволю, но им не придет в голову похоронить обобранные ими тела. Вон там, где трупы навалены друг на друга, с них даже не сняли одежду: русские поверх французов, французы поверх русских… Повсюду пробитые кирасы, шлемы, порванные барабаны, лоскуты мундиров и залитых кровью знамен. Воронье носилось тучами над полуразложившимися мертвецами и раздутыми тушами лошадей; собаки, рыскавшие среди них, поднимали окровавленные морды и провожали взглядом идущих. Солдаты шли, зажимая руками носы и рты, но не могли не оборачиваться: ужасное, отвратительное, отталкивающее зрелище вместе с тем неудержимо привлекало их взгляды. Скоро по рядам побежали слухи о том, что некоторые тела еще шевелились. Вечером на биваках рассказывали друг другу о гренадере, которому перебило обе ноги, однако он выжил, питаясь мясом убитой лошади, в остове которой он поселился, и сухарями из ранцев убитых. Француз? Да. Хотя, может быть, русский… Нет, непременно француз!
14
«В Санкт-Петербург, почт-директору Оденталю.
Милостивый государь мой Иван Петрович!
Я в Москве, или, лучше сказать, среди развалин ее, гласно мщения требующих. Трудно было сюда въезжать. Мы оба с графом Ростопчиным, сидя в дормезе, давали свободно течение горьким слезам. В Пречистенской части только восемь домов, а в Пятницкой – пять. Грустно смотреть! Теперь вижу я, что Москва не город был, а мать, которая нас кормила, тешила, покоила, обогащала. Всякий русский, всякий христианин имел в виду в старости Москву, а после смерти – царство небесное! Из оставшихся домов нет ни единого, который не был бы разграблен. Церкви осквернены, обруганы, обращены в конюшни.
У заставы всё место усеяно лошадиными трупами, но я не почувствовал никакого запаха, только пожалел наших бедных солдат, закапывавших эти трупы, которые, должно быть, вблизи издавали сильный запах. Это мне внушило мысль, которую граф тотчас же одобрил и которая заключалась в том, чтобы употреблять на эти работы вместо своих французских солдат, здесь оставшихся и выздоравливающих от ран. Пусть околевают эти негодяи или искупают свою жизнь тяжкой и нездоровой работой.
Мы направились к Иверским воротам. Лавки с обеих сторон все сожжены и уничтожены, а те, которые на левой стороне, разрушены выстрелами трех орудий, поставленных у Сената и теперь еще тут стоящих. Спасские ворота заперты, а так как Никольские завалены обломками башни, шпиля и Арсенала, то нам нельзя было въехать в Кремль ни теми, ни другими воротами, и мы принуждены были ехать по Моховой мимо Пашкова дома через Боровицкие ворота, где стоит пикет и не пропускает никого без особого позволения. Царское местопребывание стало местом ужаса: дворец сгорел, на большой лестнице валялась солома, капуста, картофель. Ужас и уныние наводит смотреть на опустошение. Графу нездоровится – его слишком поразила эта раздирающая картина, он думает, что Москва никогда не оправится, я утверждаю противное, но что потребуется много времени.
Я приготовил квартиру для Барклая. Всякий занимает любой дом. Я рад, что нашел бутылку рома, мешаю его с водой, которая может быть нездорова. Хозяева тех домов, которые уцелели, не только ничего не потеряли, но и очень много приобрели, в особенности где квартировали маршалы и генералы. Хозяева могут считать своим всё, что найдут в своих домах, и чтобы никто не заявлял прав своих на свои вещи, а то тяжбам не будет конца.
Покорность, храбрость московских крестьян, любовь их к отечеству и к государю спасли Россию. Москва сто́ит Наполеону 25 тысяч человек; все козни, коварства злодея были тщетны. Россияне остались непреклонны. Его поморили в Москве с голоду, а как стал посылать в окружности фуражировать, то из ста человек возвращалось едва пять или десять. Есть анекдоты, коих грешно будет не передать потомству. Русские, сударь, герои. Гордиться должен тот государь, который имеет славу ими владычествовать. Вытеснен злодей из Москвы не армией, но бородами московскими и калужскими. Бежит Наполеон, в двое суток сделал он с гвардией 150 верст, но и так недалеко уйдет – мужики бегут за утомленною его армиею. Ужасны и хладнокровны мщения наших крестьян, они тиранят жертвы свои, ловят их сами по дороге или покупают их за последние деньги у казаков на мучение. Я, право, сердце имею доброе, но не пожалею ни об одном. Нарышкин, мой приятель, служащий у графа Петра Александровича Толстого, приехал из армии. Он говорит, что французов мрет по тысяче и полторы в день. У всех мертвых лошадей вырезаны языки и пахи – этим только питаются. Бонапарте хотел уверить всех, что Москва зажигалась по приказанию Ростопчина, он же желал порядка, тогда как сам, варвар, подкапывал Кремль и взорвал его, отъезжая.
Изменников было человек сорок, не более, почти все – бродяги, мартинисты или известные якобинцы, некоторые купцы из раскольников и тому подобные. Большая часть вытребована императором в Петербург. Они составляли муниципалитет Наполеона и имели для отличия перевязи – белые и красные ленты. Граф с сими лестными знаками отличия заставил их сгребать под караулом снег на улицах впредь до повеления. Бедный граф очень огорчен несчастьем Москвы. Грешно будет императору не сыпать деньгами, чтобы восстановить свой верный первопрестольный град. Неужели будет сказано, что пришел кровопийца Наполеон и уничтожил в месяц столицу, столько веков процветавшую? Как скоро присутственные места восстановятся, а они только разграблены, то народ валить станет со всех сторон. Почта восстановлена со вчерашнего дня. Пишите мне по-прежнему, любезнейший Иван Петрович. Адресуйте на имя графское, с коим я живу по должности секретарской.
Пребываю ваш верный слуга,
Александр Булгаков».
* * *
Кутузов недовольно сопел. Ты глянь-ка, каждый знает, что́ ему делать! Все лезут его поучать! Ермолов, пожелавший быть с Милорадовичем в авангарде, шлет одного ординарца за другим, требуя выступления
