Эта жестокая грация - Эмили Тьед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Собрался в гости к кому-то особенному?
– Нет. Нужно кое-что проверить.
– Забыл потушить фонарь?
– Что-то в этом роде.
Грядущий день обещал пройти тихо и одиноко, но она натянула дежурную улыбку и пропустила его вперед.
– Сначала покажу тебе ограждение, которое нашел… – Данте напрягся, как только они очутились в ее покоях. – Стой. Здесь кто-то был.
Алесса принялась озираться во всех направлениях, но ничего необычного не увидела, разве что блюдо с лимонно-вербеновым печеньем на столе. Она учуяла пряный аромат, а поверх выпечки заметила завитки засахаренной лимонной цедры.
– Все в порядке, – сказала она, выдыхая. – Кто-то принес угощения.
– Разве слуги не оставляют еду в коридоре? – спросил он. – У скольких людей есть ключи от твоих покоев?
– Не знаю, – нахмурилась она. – Кто-то приходит менять постельное белье, и убирать, и… – Она поежилась под его осуждающим взглядом.
– Мы меняем замки. – Данте первым добрался до блюда и схватил печенье, чтобы понюхать.
Алесса скрестила руки на груди.
– Ты их и облизать собираешься или я могу взять одно?
Данте откусил небольшой кусочек и быстро выплюнул его в руку.
– Волчеягодник.
– Чего?
– Волчеягодник книдийский. Ужасный на вкус яд, много бы ты не съела и не умерла, но даже от нескольких укусов пожалела бы. Спасибо убийцам-дилетантам.
Она села с рваным выдохом.
– Откуда ты знаешь, каков яд на вкус?
– Я был глупым ребенком. – Он высыпал остальную выпечку в мусорное ведро и, осмотрев поднос, на всякий случай выбросил и его. – С этого момента еду тебе приношу только я. Одна из кухонных служанок настаивала показать мне окрестности. Я поговорю с ней.
По всей видимости, отравление от рук бродяг было обыденным делом в жизни Волка.
Или нет.
Данте постучал ножом по бедру.
– Черт возьми. Не нравится мне оставлять тебя без защиты.
– Тогда возьми с собой.
– В городе опасно.
– Как и в Цитадели, видимо. Мои родители – пекари. Они могут знать, кто испек печенье. Сомневаюсь, что они укрывают убийц в кладовке, так что, пока ты будешь занят, я побуду у них.
– Даже не знаю… – Данте нахмурился.
– Никто меня не узнает. Я не оденусь как Финестра, да и половина стражников сейчас спасает припасы на затопленных складских уровнях.
– Ты всегда нарушаешь правила?
– Хочешь верь, хочешь нет, но это новая версия меня. – Девушка сцепила руки под подбородком. – Пожалуйста, Данте. Даже если они ничего не знают о печенье, я хочу их увидеть. Если твоя версия, почему я причиняю людям боль, верна, то мне нужно расставить точки над i. Вдруг это поможет.
– Или сделает хуже.
– Пожалуйста.
Он согласно проворчал, и Алесса скрыла свое ликование. Если Данте однажды поймет, как часто она добивается своего, строя ему щенячьи глазки, то больше никогда и ни на что не согласится.
Алесса повесила рубиновый наряд и, порывшись в шкафу, остановила свой выбор на простом синем платье с длинными рукавами, которое практически полностью скрывало ее перчатки, – и золотистых колготках, настолько бледных, что, если не присматриваться, можно решить, будто ее ноги обнажены. Она хотела вернуться домой Алессой, а не Финестрой, поэтому вымыла лицо, сделала на волосах прямой пробор и заплела простую косу.
Алесса уставилась на свое отражение. У нее возникло странное ощущение, словно перед ней не зеркало, а окно в другую жизнь, из которого на нее смотрит девушка, которой она могла бы стать. Она попыталась изобразить беззаботную улыбку, но та ей не подошла. Не было другой Алессы, как не было и другой жизни. Ей приходилось довольствоваться тем, что есть.
Необычная витрина кондитерской выглядела причудливее, чем она помнила: надписи приобрели золотистый оттенок, а на месте окон находились скошенные панели.
– Симпатичное местечко, – произнес Данте, вероятно, удивляясь, почему Алесса таращилась на заведение, вместо того чтобы войти.
– Они хорошо распорядились жалованием.
Наверное, Алессе следовало порадоваться, что ежемесячные выплаты, которые они получали за свою жертву – за то, что пожертвовали ею, помогали семейному бизнесу, вот только ей не хватило великодушия, чтобы скрыть горечь.
– Зайти с тобой? – спросил Данте.
– Нет, – ответила она. Ей и без свидетелей было достаточно сложно. – Возвращайся, когда закончишь.
Время близилось к закрытию; пекарня пустовала, а на витрине отсутствовали привычные сладкие изделия. Окутанная стойкими запахами дрожжей, сахара и своего детства Алесса заперла за собой дверь и перевернула табличку.
– Мы собираемся закрываться, но есть несколько буханок… – Ее отец вынырнул из подсобки, вытирая о фартук покрытые мукой руки, и при виде девушки резко остановился.
Его волосы отросли, в них проявлялось больше соли, чем перца, а лицо осунулось, но эмоции на нем отображались те же, что и при их последней встрече: смятение и благоговение, смягченные меланхолией.
– Финестра. – Он поднял, а затем опустил руки. – Что привело тебя сюда?
Алесса страстно желала объятий, которых ей не получить.
– Привет, папа. Пожалуйста, зови меня по имени.
Он окинул взглядом опустевшую кухню.
– Алесса. Моя маленькая любовь, ты стала совсем взрослой.
– Я скучала по тебе. – Слезы потекли по ее щекам.
Он вышел из-за прилавка, но остался вне ее досягаемости.
– Мы скучали по тебе. Мне никогда не понять, почему боги делают тот или иной выбор, но у меня есть вера. Я понимаю, что все очень непросто.
Преуменьшение, равного которому она не слышала. Если бы она отпустила себя, то разрыдалась бы в три ручья, поэтому Алесса собрала всю свою волю, разок шмыгнула носом и вытащила из кармана испорченное печенье.
– Знаешь, кто его испек?
Папа нахмурил брови.
– Я давно их не готовил, но вчера на кухне дежурил Адрик. Он мог их испечь. А что?
Ее сердцебиение участилось, а при звуке шагов, доносившихся с лестницы позади, пульс резко подскочил до предела.
– Марсель, ты перевернул табличку? – Ее мама замерла на полушаге, словно ее туфли приросли к полу.
– Мама.
– Финестра. – Женщина присела в глубоком реверансе. – При всем уважении, вас не должно быть здесь.
Ее глупое сердце рухнуло вниз.
– Я знаю, что написано в Верите, мама. Я не задержусь.
– Если знаешь, тогда должна понимать, чего от нас требуют боги. Тебя здесь быть не должно.
– Знаю, но мне нужно было… – Слова застряли в горле. Зачем она пришла? Разгадать тайну, раскрывать которую не хотела? Искать любовь, которой ни за что бы тут не получила? Или просто расставить точки над i? Попрощаться.
Ее мать уже отвернулась, потому Алесса не увидела ее лица, когда та коротко бросила:
– До свидания.
Папа шевельнул кулаком, тем самым показывая, что ему жаль.
Алесса промолчала. Было несправедливо ожидать, что он займет чью-то сторону, но это все равно причиняло боль.
Тринадцать лет. Тринадцать лет мать была солнцем для своей дочери, а теперь даже не отважилась взглянуть ей в глаза последний раз.
В этот момент внутри нее что-то завяло и умерло.
– Адрик здесь?
Папа
