Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василиса успела выяснить, что в тех апартаментах тьма-тьмущая тараканов, водились якобы и грызуны, не желавшие покидать обжитые территории даже после ежемесячных санобработок. Но перспектива одиночного проживания однозначно перевешивала. Кроме того, в трухлявой пятиэтажке предстоящего местожительства располагалась простенькая столовая, где в будние дни можно было дёшево позавтракать и пообедать. По памятным датам столовая превращалась в зал для проведения внутрипосольских праздничных мероприятий.
Шикарные представительские помещения в мраморе и зеркалах в основном комплексе предназначались, как распорядился посол Абрасимов, только для общения с иностранцами на торжественных приёмах или устроительства крупных партийных сборов. По субботам и воскресеньям в клубе-столовой демонстрировались советские фильмы, плёночные копии которых числом в пять штук каждый месяц заботливо рассылались управлением делами МИД СССР по всем загранучреждениям. «Кремлёвские куранты» и «Красная площадь» почему-то шли при полупустом зале, а на «Белом солнце пустыни» и «Гори, гори, моя звезда» яблоку было негде упасть. «Бриллиантовую руку» народ требовал показывать вновь и вновь.
Новое пристанище за посольской оградой имело ещё одно весомое преимущество. Режим доступа в эту часть общего комплекса выглядел куда либеральнее, чем в особо охраняемую служебную зону посольства. Можно было отлучаться в любое время суток, не опасаясь быть занесённым в кондуит «уходов и приходов» – настольную книгу-компромат, которой в случае надобности пользовались те, кому надо, и другие официальные лица.
Через день Вася с Шуриком перебрались в новое жилище. Оттуда в спешном порядке был вынужден съехать третий секретарь с семьёй. «Изгнанник» оказался не простым совслужащим, он входил в число так называемых ведомственных или «соседских» сотрудников. В том, что выселяемый затаит обиду, сомнений не было. Квартирный вопрос стоял остро не только на родине. Во все времена он ссорил даже загранработников, и не дай Бог, если среди них попадались люди с погонами или в сапогах. Василиса Борисовна не первый год работала в системе МИД, знала, что к чему, и по опыту других ещё в центральном аппарате усвоила, что скрещивать шпаги с «соседями» крайне нежелательно и даже небезопасно.
– Но разве это я своим решением выставила коллегу за дверь? – рассуждала Василиса. – Какие претензии ко мне лично и Шурику? Разбирайтесь, пожалуйста, ради
Бога, но на других этажах нашего общежития! Я-то здесь при чём?
Внезапный переезд новобранцев в новые хоромы без последствий не прошёл. По посольству покатился слушок о каких-то невероятных связишках обворожительной девицы, прозванной мужской половиной «Василисой Прекрасной». Ясновидящее женское сообщество уверяло, что с неказистым парнем под видом мужа её связывал некий морганатический брак, и на всякий случай переживало за собственных супругов. О наличии «волосатой руки» у таинственной дамы говорило не только мгновенное решение больной квартирной проблемы.
Посольский врач не мог взять в толк, каким образом строжайшая и абсолютно, что бы ни говорили, неподкупная медицинская комиссия в мидовской поликлинике выпустила за рубеж «члена семьи», находившегося на пятом месяце беременности. Рожать советским гражданам за границей категорически запрещалось, и врачи совзагранучреждений, настроенные прежде всего на заботу о здоровье руководителей и их супруг, всячески старались избежать дополнительной обузы.
Многие жёны дипломатов, мечтавшие о внутрипосольском трудоустройстве на любую должность с оплатой хотя бы в пару сотен марок ГДР и давно стоявшие с этой целью на очереди в парткоме, были глубоко возмущены вопиющим фактом приёма на работу в канцелярию, да ещё на целых полставки, а не на одну пятую, как всех прочих, только что прибывшей жены «какого-то атташе».
И, разумеется, верхом всего безобразия стало распределение самого неопытного «атташёнка», не учившегося даже в МГИМО, в политический отдел, который занимался Западным Берлином. Сотрудники этой посольской структуры пребывали в привилегированном положении. Они имели свободный доступ в загадочный город за высокой стеной, где, как рассказывали полушёпотом, царили секс и разврат, люди гибли за металл и где во всём ощущалась мерзопакостная разнузданность нравов, взращиваемая заокеанскими покровителями. Успеть взглянуть хотя
бы одним глазком на это отвратительное гниение отживавшего свой век старого мира – жалкого капиталистического строя – не терпелось даже самым стойким советским патриотам.
Но самое главное – члены этой группы, на зависть остальным посольским работникам и, в особенности, их жёнам, получали пятую часть зарплаты в вожделенных западногерманских марках. На них можно было отовариваться в ЗэБэ, как коротко именовали город за стеной, а в спецмагазинах для дипкорпуса приобретать чистейшее, без подмесу, спиртное всех расцветок и градусов, американские сигареты в блестящей упаковке и другие крайне необходимые в дипломатии вещи.
Дважды в год в ЗэБэ разворачивалось действо под названием «аусфэркауф». Так на немецком языке звучало волшебное и удивительное для советского человека слово «распродажа». На утренние часы в день её открытия у большинства дипломатов оказывались назначенными беседы в политических кругах по ту сторону стены, и полпосольства отправлялось на поиски информации во вражеские сектора Берлина.
Марки капитализма вполне легально предлагались и в обменных пунктах самого ЗэБэ, но по весьма невыгодному курсу – за 5 марок социализма давали одну капиталистическую. В ГДР твердили о попытках подрыва финансовой системы государства рабочих и крестьян со стороны деградирующего Запада, но лишь немногие знали подноготную кругооборота восточных марок, сложившегося в природе существования двух германских государств. По рассказам людей знающих, их будто бы печатали специально для нелегального экспорта и обмена на западный эквивалент, делая валюту практически из воздуха.
Обстановка в посольстве всецело напоминала будни и праздники в мидовской высотке на Смоленской площади. По сути это был слепок с жизни страны Советов. Василиса в очередной раз убедилась в мудрости и искренности министра иностранных дел товарища Громыко, неустанно повторявшего, что советская дипломатия есть не
что иное, как плоть от плоти советского народа и кровь от крови коммунистической партии.
В огромном коллективе посольских, торгпредских и иных государственных работников были представлены основные социальные слои советского общества (рабочие, крестьяне, а также тонкая прослойка интеллигенции) и все характеры обычных советских людей – добрые и злые, одарённые и бездари, честные и лживые, бескорыстные и алчные, застенчивые и задиры, компанейские и мизантропы, порядочные и интриганы, оптимисты и пессимисты, с твёрдыми как железобетон принципами и готовые ими поступиться – бескорыстно или за мзду, пьющие и употребляющие в меру, курящие три сигареты в день и те, кому и пачки мало, любвеобильные донжуаны и образцовые семьянины, лёгкие барышни на выданье и томные женщины бальзаковского возраста, которым скучно
