Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роль крыши для всего этого пёстрого, но по большому счёту дружного сообщества, которое отдельные острословы нарекли «гадюшником», исполнял Объединённый партком. В партком шли жаловаться на неверность мужей, протечки в унитазах и нездоровые отношения в семье через стенку, поскольку оттуда периодически раздавались подозрительно нехорошие звуки. Располагая отлаженной сетью информаторов, партком стремился в мельчайших подробностях быть в курсе насущных дел коллектива и иметь полное представление на тот счёт, все ли работники в непростых условиях заграницы ведут себя достойно, как подобает моральному облику строителя коммунизма.
Секретарь объединённого парткома Георгий Матвеич Разносов из всех диалектов русского языка грамотно владел только матерным и наводил всеобщий ужас. Встретиться с ним в коридоре, а пуще всего во дворе вечерком, возвращающимся подшофе с очередного банкета у социалистических друзей, ничего хорошего не сулило. Единст-
венным авторитетом для него считался член ЦК КПСС Пётр Андреевич Абрасимов. Ради него, супруги, дочерей, зятьёв, внуков, других родственников и личных друзей посла партсекретарь был готов исполнить любое приказание, вне зависимости от того, укладывалось оно или нет в нормы советской морали.
Работы в канцелярии с примыкающим машбюро хватало, а иногда даже чересчур. Компьютеры тогда ещё не придумали, все материалы печатались на допотопных агрегатах пятью машинистками, командированными из центра, и пятью принятыми на месте. Добрую половину составляли выпускницы мидовских курсов стенографии разного возраста, высматривавшие среди дипломатов-мужчин, холостых и женатых, возможных претендентов на их руку и сердце.
Дипломатки в посольстве не водились – Громыко считал советскую дипломатию делом насквозь мужским. В самом МИДе на пару тысяч дипперсонала насчитывалось с дюжину женщин. Их основное предназначение состояло в сопровождении жён высокопоставленных особ из других стран, прибывавших в Советский Союз с официальными визитами.
Перед дипломатами ставилась задача за единицу времени, коим считался квартал, выдавать на-гора определённое количество информационных материалов – записей бесед с иностранцами и справок по отдельным аспектам внешней и внутренней политики ГДР. В соответствии с партийными установками в посольстве, как и в других сегментах советского общества, должно было разворачиваться социалистическое соревнование за выполнение и перевыполнение утверждаемых руководством планов, а наиболее активных сотрудников следовало вознаграждать рангами и должностями (денежные премии загранработа априори исключала – «и без них жирновато будет»).
Некоторые особо амбициозные молодые люди воспринимали такую установку вполне серьёзно. Всеми силами расширяя деловые связи с целью получения конфиденциальной информации и корпя ночи напролёт за подго-
товкой документов, впоследствии оказывавшихся никому не нужными, они стремились выбиться в ударники коммунистического труда и, следовательно, ускорить своё продвижение в высший командный состав. Но не тут-то было! Практика загранпредставительств, а в ещё большей степени центрального аппарата министерства свидетельствовала о том, что истинный путь наверх базировался на совершенно иных, чем протоколировалось на партсобраниях, принципах. Самым надёжным трамплином к звёздам служили близость к начальству и полная, безоговорочная тому преданность. Трудовой энтузиазм среди факторов поощрения иногда тоже фигурировал, но являлся скорее досадным исключением, чем правилом.
Опытные девицы в машбюро поведали новой временной жительнице Берлина, где, как, когда и почём можно достать сервизы «Мадонна» Шлегельмильха, цветной хрусталь Нахтманна и фарфор из Нойендорфа (о Майсене вследствие его непомерной дороговизны мечтать не приходилось). За этими ценными сувенирами из ГДР, без которых возвращение на родину теряло всякий смысл, ломилась в очередях вся женская часть ГСВГ (Группы советских войск в Германии). Посольские, разумеется, в отстающих ходить не желали. Молва о том, что где-то «выбросили» модные куртки из блестящей искусственной кожи или безумно популярные батники, тут же облетала весь посольский дом, и бедные дамы сломя голову пускались в бега куда-нибудь к чёрту на кулички – в Нидершёнхаузен или Пренцлауэр Берг.
Что касается ключевой проблемы торговли в ГДР, способствовавшей увяданию республики, – периодического отсутствия в продаже бананов, она для советских дипломатов была совсем не актуальной – бананы почти всегда свободно продавались в посольском магазине, закрытом для местных граждан. Некоторые добрые русские души щедро делились этой экзотикой третьего мира, а также дефицитной венгерской салями и особым местным сортом пива «Вернесгрюнер» с товарищами из социалистической ГДР.
У сотрудников посольства отношение к государству пребывания было весьма специфическое – «курица – не птица, ГДР – не заграница». Москва настраивала дипломатов на то, чтобы смотреть на первое рабоче-крестьянское государство сверху вниз, примерно как на младшего брата, который только учится ходить и говорить. Согласно наставлениям, спускавшимся ещё от «гауляйтера» Семёнова, как Хрущёв в шутку именовал главного политического представителя СССР в советской зоне оккупации в первое послевоенное десятилетие, а затем от «генерал-губернатора» Абрасимова, как вроде бы без шуток рассматривал сам себя чрезвычайный и полномочный посол, стержневой функцией посольства должно было стать выявление во внутренней и внешней политике ГДР крупных и мелких нестыковок с генеральной линией великого и могучего Советского Союза.
Учить уму-разуму несмышлёных гэдээровских коллег стремились прежде всего посол и посланник, а за ними тянулись и все остальные. Обнаружить в жизни республики какую-то мелкую «крамолу», которая якобы свидетельствовала о «вызревающих антисоциалистических тенденциях» или, того хуже, «набухающем антисоветском заговоре», считалось большой дипломатической удачей и всячески поощрялось. Поэтому сотрудники советского посольства тщательно выискивали нечто нехорошее, не отвечающее стандартам соцсодружества, и на заурядной художественной выставке в райцентре Эберсвальде, и в редакционной статье центральной газеты округа Магдебург, и на премьере мюзикла «Скрипач на крыше» в столичной «Комише опер».
Разумеется, всегда и всюду подчёркивалось, что во внутренние дела ГДР дипломатия Советского Союза не вмешивается. И в мыслях нет! А вот кто по-настоящему суёт свой поганый нос в жизнь государства рабочих и крестьян, так это западные соседи во главе с бандитским Бонном.
Васька воспринимала ГДР совсем по-другому. Она попросту влюбилась в Берлин во всём его человеческом целом и упорно не желала вычислять ни про-, ни антисоциа-
листические составляющие. Здесь всё дышало не так, как в Союзе. Берлинский воздух совсем не напоминал московский, как бы ни старались наши люди, а было их здесь бесчисленное множество, придать ему привычный советский запах. Печатая бумаги дипломатов, в которых смело, по-большевистски, разоблачались «прозападные» устремления Хонеккера, она то и дело посмеивалась в несуществующие усы:
«Как же можно столь беззастенчиво обманывать и себя и центр? Да ГДР на порядок умнее и прогрессивнее своего закостенелого домостроевского учителя. Здесь ведь не глушат западное радио и телевидение. Почему-то именно здесь, а не в Москве мне посчастливилось вживую услышать моего любимого Булата Окуджаву. И чья экономика дышит на ладан? Та, где за колбасой в столицу наезжают
