Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для дипломатов посольства, прежде всего из политического отдела, выезды в Западный Берлин считались обычным делом. Надо было только записаться в учётный журнал дежурных комендантов. Прихватывать в машину с дипномером иных кроме членов семьи лиц категорически запрещалось. Но, как и на родине, строгость законов компенсировалась их неисполнением. На КПП ЧЧ (Чекпойнт Чарли) на Фридрихштрассе, который дипломаты обычно пересекали, пограничники ГДР машины совпосольства не досматривали и документы водителя с пассажирами не проверяли. Поэтому большинство сотрудников, в том числе «соседских», активно злоупотребляло своим статусом и частенько устраивало экскурсии в алчный мир капитализма за стеной для приятелей и знакомых, навещавших в качестве туристов «нашу» Германию.
Василиса ожидала новой встречи с растущим беспокойством. Внутри неё поднималось смутное чувство предвкушения чего-то неожиданного и тревожного. Зато мама Дина была вне себя от радости – какому советскому человеку вот так запросто удаётся попасть в запретный форпост капитала на земле социализма. Тётю Веру, остававшуюся с маленьким Дёмой, успокоили – в следующий раз придёт и её очередь, и она тоже прикоснётся рукой к зданию рейхстага, дойти до которого не довелось её мужу и сыну.
В ещё более взволнованной атмосфере, чем Селижаровы, к предстоявшему саммиту готовились Шпрингдерхаузены. Рассказ Макса о предыдущем свидании с Басили-
сой поверг его дедушку в состояние исступления, восторга и отчаяния. До развязки головокружительной истории его жизни оставалось рукой подать. Дополнительную интригу добавила реплика внука о том, что имя матери девушки – Дина, а её якобы погибшего мужа звали Борис. Всё это поразительным образом состыковывалось с историей пребывания в плену Буркхардта.
Посовещавшись с супругой, Максимилиан решился на неординарный шаг, который мысленно прокручивал в голове целых полвека. 8 Марта как некая праздничная дата, имеющая отношение к женщинам, в Западной Германии известно было только узкому кругу посвящённых, заучивших пароль «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Но для Шпрингдерхаузенов день 8 марта 1971 года стал настоящим праздником. В гости к ним приехали оба сына Эмиль и Буркхардт и старшие внуки Макс и Бьянка. Семья давненько не собиралась в таком составе.
После лёгкого ужина глава семейства, едва сдерживая эмоции, пустился в долгое повествование об удивительной своей биографии. Он рассказал о происхождении в российской глубинке, о семье, отце и матери, сёстрах и любимом братишке Емельке, с трудом появившемся на свет божий накануне «кровавого воскресенья», учёбе в Осташкове, работе на лесоразделочном предприятии, построенном Вилли Шпрингдерхаузеном, и призыве в 20-летнем возрасте на фронты Первой мировой войны.
Он выдал тайну своего появления в «безумном» лагере Кёльна, о былом существовании которого нынешние жители этого города со знаменитым на весь мир собором и понятия не имеют, а также обстоятельства знакомства с папой Вилли и женитьбы на Вальтрауд, ставшей мамой Эмилю и Буркхардту. Он делился не слишком известными семье подробностями о постреволюционной ситуации в России и Германии, собственных метаниях и переживаниях за свою судьбу и окончательном выборе в пользу Германии.
Не умолчал он и о том, как в период Веймарской республики, воспользовавшись послаблениями, обзаводился
германским гражданством, как постигал навыки жизни в незнакомом государстве, как грыз гранит науки в техучилище в Аахене и почему они с Вальти решили не разглашать подноготную его тернистого пути наверх и не ворошить скелеты в шкафу События, развернувшиеся в годы «третьего рейха», с его точки зрения, полностью подтвердили правильность выбранного маршрута. Прознай кто-нибудь секреты родословной руководителя достаточно значимой фирмы, бурный поток семейной и деловой жизни, вполне возможно, приобрёл бы совершенно иное направление и сущностную основу
Целую четверть века между двумя войнами он рассчитывал получить хоть какую-то информацию об оставленной на родине семье и, в особенности, о младшем брате Емельяне. В 30-м году он даже попробовал с риском для жизни добраться до Осташкова, но понял, что обстановка в большевистской России не способствует поискам и что его личное расследование могло бы однажды обернуться печальными последствиями и для него самого в Германии, и для его родственников в России.
Первые смутные подозрения относительно судьбы брата привёз из советского плена Буркхардт, которому спасли жизнь некий «дядя Миша» и его дочь Дина. Уже сама история его попадания именно в Осташков звучала настолько фантастически, что отец гнал от себя мысль о ещё более фантастической возможности случайной встречи сына с братом Емельяном и, более того, душещипательной истории спасения одного родного человека другим.
Но спустя годы тоже совершенно случайно в вагоне поезда Макс-юниор познакомился с Василисой Селижаровой. Благодаря ему, настоящему дипломату, не прошедшему мимо рядового, казалось бы, знакомства, на горизонте нарисовался ещё один сюжет, который вроде бы выводил на истину. А после повторной встречи Макса с девушкой сомнений фактически не осталось. Спустя почти 55 лет после разъединения он, Максим Селижаров-Шпрингдерхаузен, стоит наконец-то на пороге обретения своих потерянных родственников из России.
– А вместе со мной, – заключил свой рассказ Максимилиан, – целую родственную ветвь в другом и весьма отличающемся от Германии государстве должны взять под своё крыло и вы, мои самые дорогие и близкие мне люди. Я прошу всех здесь присутствующих сопровождать меня в ближайшее воскресенье в Западный Берлин, где в отеле «Кемпински» пройдёт встреча не менее историческая, чем прошлогодняя поездка нашего друга Вилли Брандта в Москву Только в отличие от канцлера наш разговор будет носить сугубо конфиденциальный характер, без света прожекторов и сообщений для печати, дабы не подставить Селижаровых и, в особенности, девушку Василису с её специфическим статусом. А чтобы у тебя, Макс, тоже не возникло проблем, я имею в виду переговорить лично с твоим шефом, министром Вальтером Шеелем. Есть вопросы и замечания?
Долгое всеобщее молчание. Рассказ отца и деда трудно переварить в один присест.
– Отец, мама, – неожиданно подал голос Буркхардт. – Боюсь, что к этой истории, кажущейся абсолютно неправдоподобной, вынужден добавить ещё один не менее трудно вообразимый, но, должен вас заверить, вполне реальный элемент. Двадцать три года назад, возвратясь из советского плена, я умолчал об одной детали, которая тогда мне казалась не имеющей значения, а теперь, с учётом сказанного Василисой, представляется в совершенно ином свете. Дочь «дяди Миши» Дина проявляла ко мне некие особые чувства, примерно того рода, что, наверное, и ты, мама, испытывала к папе – русскому пленнику в те далёкие годы. И перед самым моим освобождением у нас случилось… Я не считал
