Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одной из любимых песен стало сочинение явно антисоветского характера, которое, тем не менее, голосили, не
стесняясь, в общежитии и на всевозможных вылазках за город. Достать в то время бестселлер её автора – роман «Николай Николаевич», распространявшийся несколькими экземплярами в самиздате, было практически невозможно, им зачитывались в КГБ, но уже сама песня говорила немало о потенциале её создателя Юза Алешковского.
Товарищ Сталин, вы – большой учёный,
В языкознанье знаете вы толк,
А я простой советский заключённый,
И мне товарищ серый брянский волк.
За что сижу? По совести – не знаю!
Но прокуроры, видимо, правы.
И вот сижу я в Туруханском крае,
Где при царе сидели в ссылке вы.
…То дождь, то снег, то мошкара над нами,
А мы в тайге с утра и до утра.
Вы здесь из искры разжигали пламя,
Спасибо вам, я греюсь у костра…
Приобщение к практике дипломатии осуществлялось в основном в общежитии. В каждой комнате с двумя русскими постояльцами обычно размещались двое иностранцев из стран соцсодружества. Больше всего их наезжало из ГДР. Социалистическая Германия стояла на пороге широкого международного признания, и ей остро требовались специалисты. Со сверстниками из ГДР было удобно шлифовать немецкий, доставшийся Максиму по разыгранной кем-то лотерее.
С чехами до хрипоты спорили о «Пражской весне», с венграми – о советских танках в Будапеште 56-го года. Братушки-болгары хвалились особой преданностью дружбе с советским народом, но решительно отвергали «зловредные» слухи о желании Болгарии войти в состав СССР. Образцы раскованности и вольнолюбия показывали поляки. У них всегда имелись на продажу импортные плащи-болонья и прочие модные вещи. Самыми аполитичными и миролюбивыми проявляли себя монголы, с
гордостью рассказывавшие о своём великом соотечественнике – Чингисхане.
Именно на Новочерёмушкинской, а не у Крымского моста рождалось настоящее студенческое братство. На пятом этаже общежития жарились самые вкусные в мире картошка и яичница, варились самые аппетитные пельмени фабричного изготовления, происходила безостановочная дегустация родительской кухни, доставленной с проводниками поезда из родного города. Здесь выкуривались самые здоровые сигареты, горланились самые заводные песни. На этом пространстве свободы разыгрывались первые жизненные романы, водевили, драмы и трагедии. Сообща праздновались дни рождения и свадьбы, в подвальных помещениях устраивались бурные, ни с чем не сравнимые вечера отдыха, новогодние встречи и танцы до упаду.
Глухих провинциалов из разных уголков страны, где в то время преобладающая часть населения имела «удобства» только на улице, общежитие обучало правилам пользования достижениями научно-технического прогресса. Но привычка – вторая натура. И для того, чтобы отучиться взбираться на унитаз с ногами, принимая позу орла, понадобилось некоторое время даже самым просвещённым.
Все вместе, и москвичи, и общежитие, с удовольствием маршировали в организованных партией колоннах к посольству китайских хунвэйбинов, забрасывая его помидорами, яйцами и чернильницами, которые раздавали старосты групп. Праздниками становились государственные визиты в Москву из-за рубежа, когда студенты освобождались от занятий. Каждой группе «выделялся» один из пронумерованных столбов освещения на Ленинском проспекте. Занять место назначения следовало за пару часов до торжественного мгновения, дабы успеть пройти процедуру идентификации со стороны «прикреплённых» к столбу сотрудников КГБ. А когда кортеж с высокими иностранными гостями, следовавший из аэропорта Внуково в Кремль, проезжал мимо родного фонаря, от будущих ди-
пломатов требовалось что есть мочи изображать ликование гостеприимного советского народа.
На третьем курсе один из отпрысков крутых мидовских начальников при папином содействии организовал вечер отдыха в шикарном фойе высотки. Для большинства мгимовцев это было первое и последнее посещение величественного здания – на работу в МИД брали 10-15 процентов от выпуска. Играл институтский вокально-инструментальный ансамбль, работал буфет, где продавались бутерброды с ароматным тамбовским окороком и шипучий лимонад «Ситро». Студенты танцевали, радовались жизни и пока ощущали себя привилегированным сословием.
Попаданию в МИД Максим был обязан сестре, хотя красный диплом и без её вмешательства гарантировал перспективное трудоустройство. За полгода до распределения в деканат института поступил персональный запрос за подписью члена коллегии министерства А.Ю. Пантелеева. Подобные обращения, инициированные, как правило, работавшими на Смоленке родителями будущих выпускников, приобретали всё более массовый характер.
Семейственность в советской дипломатии пускала глубокие корни, и всё бы ничего, если бы разбухавшие дипломатические династии формировались естественным путём, на основе здоровой конкуренции. Кумовство, однако, росту профессионализма явно не способствовало. В МГИМО только качали головами, когда согласно заявкам из центрального аппарата на ответственную работу за границей требовалось назначать откровенных бездельников с известной фамилией, с трудом перебиравшихся из курса в курс.
С Василисой братишка поддерживал контакт в еженедельном режиме. Перед последним курсом сестра пригласила его в Берлин. Не без труда удалось выбить рекомендацию деканата, а затем получить одобрение выездных комиссий комитета комсомола и парткома института, а также райкома партии. То первое в жизни пребывание за границей врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.
Впечатлили его не столько достопримечательности социалистической Германии и впервые приотворившиеся картинки будней советской дипломатии, сколько необычайный рассказ Васюты о внезапном обретении в капиталистической Германии близких родственников. Мама Дина, побывавшая в гостях у дочери вместе с тётей Верой незадолго до него, молчала как партизанка и по возвращении не обмолвилась даже словом о фантастической истории, приключившейся с дедушкиным братом Максимом. А сестра поведала обо всём в мельчайших подробностях.
И вот теперь ему как будущему сотруднику МИД предстояло спрогнозировать, чем для него и его будущей карьеры могло бы обернуться наличие родных по крови людей во вражеской загранице. Сам он во всех анкетах удостоверял, как обязывали, что родственников за границей не имеет и никто из семьи, включая его самого, «не находился в годы войны на оккупированной территории и не был интернирован».
Василиса настаивала на том, чтобы нежданно-негаданно обнаружившиеся кровные связи с капиталистами сохранить в глубокой тайне. Во всяком случае, до поры до времени.
– Не пойдут, убей меня бог, не пойдут никому на пользу наши откровения, – утверждала она. – На дипломатии тогда придётся ставить жирную точку и мне, и тебе. Да и, возможно, не только на дипломатии. Надо просто не афишировать факт родства, не упоминать о нём в анкетах и соблюдать максимальную конспирацию, дабы не попасть впросак. Меня вот добрые люди по соседству предупредили, что я очутилась в поле зрения местной спецслужбы Штази. И я выводы сделала. Все остальные встречи с новыми родственниками удалось провести при полном отсутствии любопытствующих геноссен.
