Руссиш/Дойч. Семейная история - Евгений Алексеевич Шмагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять подсуетилась Василиса. Александр Юрьевич попытался достичь с начальником управления кадров договорённости о направлении в генконсульство в ЗэБэ на младшую должность референта-переводчика выпускника МГИМО М.Б. Селижарова.
– К сожалению, нет, многоуважаемый Александр Юрьевич, – ответил начальник. – С удовольствием пошёл бы вам навстречу, но, видит бог, не могу. Не положено. КГБ в любом случае не пропустит. В Восточном Берлине уже работает, хотя и как член семьи, сестра вашего кандидата. А одновременное пребывание за рубежом близких родственников категорически запрещено.
– Послушайте, никто не собирается нарушать святые правила выезда на загранработу, – продолжал настаивать член коллегии. – Но я знаю немного больше, чем вы. Василиса Селижарова вскоре собирается возвращаться на родину со всей семьёй. Её ждут у меня в секретариате. И не будет никакого греха, если брат и сестра на ограниченное время пересекутся в одной точке, а может быть, даже встретятся в Бресте. А с кем надо в КГБ я переговорю, не волнуйтесь.
Перед выездом к месту назначения Максим шесть месяцев стажировался в секторе ГДР германского отдела МИДа. Дебютанта дипломатии по-доброму встретил не только Василий Акимыч, но и абсолютное большинство его коллег разного возраста и темперамента. На первом рабочем месте трудовой жизни царила атмосфера дружеского расположения и взаимоподдержки. За полгода пребывания в тесной, рассчитанной на четырёх, но вмещавшей восемь человек комнате на 9-м этаже высотки он узнал о дипломатии в разы больше, чем за все пять лет институтской учёбы.
Особенно нравились ему послеобеденные посиделки. В предбаннике кабинета, заставленном книжными шкафами, устраивались коллективные чаепития с обменом мнениями о текущей обстановке в мире, стране и министерстве. Максима, воспитанного на ограничениях института, сразила относительная откровенность суждений старших
коллег. Непродолжительная хрущёвская оттепель всё-таки успела сделать своё благое дело. Внутримидовская атмосфера начала 70-х разительным образом отличалась от той, что господствовала двадцать лет назад. Дипломаты, не понаслышке знакомые с образом жизни других государств, даже не пытались скрыть своё критическое восприятие некоторых сторон положения на родине, оставаясь, однако, её убеждёнными и ревностными патриотами. Такими смачными антисоветскими анекдотами не делились даже в общежитии.
По случаю дней рождения и прочих знаменательных дат посиделки продолжались после работы и включали распитие напитков, градусом серьёзнее чем чай. Разговор приобретал ещё более чистосердечный характер. За рюмкой и сигаретой (смолили почти все) русские души распахивались настежь.
Впоследствии Максим упрекал себя за то, что не догадался вовремя записать все эти побайки мидовского двора, существовавшие исключительно в устной форме, о забавных приключениях рядовых жителей и главкомов высотки, о специфике эпох Чичерина, Вышинского, Молотова и даже преданиях глубокой дореволюционной старины, когда имперский МИД располагался на Дворцовой площади Петербурга.
В память врезалось сокровенное и на тот момент актуальное – уничижительные высказывания в адрес действующего хозяина Смоленки. Касались они, правда, в основном не миролюбивой внешней политики, которую нельзя было не одобрять, а организации внутриминистерского производства. В МИДе якобы полный застой, но боже упаси заикнуться об этом на партсобрании – сожрут с потрохами. О необходимости перемен кричит даже обмундирование самого здания, прохудившееся за два десятилетия эксплуатации. Жуткая теснота в кабинетах. В туалеты не войти. Лифты постоянно ломаются. Чтобы добраться наверх в утренние часы, приходится стоять в очереди. Стыдно перед иностранцами, дефилирующими по коврам с дырками.
Структура центрального аппарата не менялась, несмотря на острую потребность, с довоенных времён. Путёвку в большую жизнь получают только те, кто близок к начальственным кабинетам. Должности послов разбирает номенклатура из ЦК. Профессионалам из министерства достаются объедки с барского стола. А главное – многоуважаемый Андрей Андреевич и пальцем не пошевелил ради благополучия мидовского коллектива. Да он и представления не имеет о том, что творится за стенами кабинета, куда его доставляет персональный лифт. Вон, мол, у соседей в КГБ и ГРУ, исполняющих аналогичные, хотя и менее ответственные, как считали на Смоленке, задачи, – там о своих заботятся, и зарплаты растут, и за звёздочки подкидывают, и медицина на высоте, и бесплатные дома отдыха на югах хорошеют, за госсчёт семьёй по всей стране разъезжать можно и за билетами сутками стоять не приходится. Одним дипломатам – кукиш с маслом.
В комнате, временно предоставившей приют желторотому дипломату, не было ни флагов, ни других знаков государственной власти. На стенах не висели портреты лидера нации и шефа отечественной дипломатии, которые сегодня украшают едва ли не все мидовские кабинеты. Зато в предбаннике разместилась уникальная экспозиция. В эпоху хрущёвской оттепели кому-то из прежних обитателей этого помещения пришло в голову наклеивать на заднюю стенку книжного шкафа специфические газетные и журнальные вырезки. Их извлекали только из прессы ГДР, включая тамошнюю «Правду» – рупор СЕПГ под названием «Нойес Дойчланд». Эстафетную палочку радостно подхватило следующее поколение жильцов. Коллективными усилиями образовалась необычная выставка. Она, очевидно, должна была свидетельствовать о некоторых специфических особенностях общественно-политической системы ГДР в сравнении с родным отечеством. Все вырезки представляли собой фривольные фотографии полуголых девиц – гражданок первого на германской земле государства рабочих и крестьян.
В общем и целом в отделе господствовала, по наблюдениям Максима, непринуждённая и доброжелательная обстановка. Единственным возмутителем спокойствия прослыл его надменный и привередливый руководитель, немного оправдывавший свою фамилию Дуренко и копировавший худшие качества министра. Как рассказывали старшие коллеги, весь коллектив едва ли не ежедневно испытывал на себе его крутой и злопамятный характер, а с некоторыми чувствительными дамами, в силу природной слабости неспособными вынести гнев начальствующей персоны, случался аж конфуз интимного содержания. Однажды якобы описался и один представитель сильного пола.
Такой тип сварливого командира, по словам сослуживцев, в мидовских кругах массовым не являлся и представлял собой скорее атавизм прошлой эпохи. В этом смысле сотрудникам отдела просто не повезло. Стажёру Селижарову хотелось хоть одним глазком взглянуть на главного германиста СССР. Но, то ли к счастью, то ли к сожалению, поводов заявляться на порог кабинета его превосходительства не представилось.
В октябре Максима взяли на приём, который в ресторане «Арбат» на проспекте Калинина устраивало посольство ГДР по случаю государственного праздника. Это было первое в его жизни дипломатическое мероприятие. Народу заявилось видимо-невидимо. Друзей социалистической части Германии в Москве всегда хватало. Весь зал за исключением маленького пятачка сцены был заставлен столами с разнообразными угощениями, о существовании которых в природе неискушённый Максим даже не подозревал. Акимыч и здесь учил молодого бойца уму-разуму.
– Пока другие туда-сюда прохаживаются и
