#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева

– Ты очень наивен и молод, – заключил он, скривив тонкие губы.

– Если я так наивен, то и должности вашей не заслуживаю.

– Я о другом…

– Я знаю, о чем вы! – перебил его Сергей, кипятясь. – Но если я талантлив, как вы говорите, то мне не дело сидеть на месте и мечтать о том, что кто-то другой вылечит Веру. Если я талантлив, то я тем более должен лететь в любую точку мира, если только эта точка обещает принести исцеление для нее. Но нет! По-вашему, я способен, но не настолько, чтобы совершить что-то свое, неординарное, не настолько, чтобы изменить жизни людей!

– Я не пытаюсь умалить твои способности! Речь вообще не об этом! Что будет потом, вот в чем дело! Что будет, если не получится ничего? – воскликнул Алексей Викторович, теряя терпение и чуть вскакивая с кресла, а затем снова садясь в него. Лицо его тронулось багрецом. – Ты об этом подумал? Ты вселишь в девчонку надежду, а затем не получится, и что ты скажешь ей тогда?

– Нужно обязательно дать ответ прямо сейчас? Нельзя решать проблемы по мере поступления?

– Да, нужно думать сейчас! А когда еще?

– Но почему этот протокол должен не сработать на Вере?

– Но он не сработал на некоторых пациентах, если верить тем данным, что ты озвучил… А я думаю, что их данные преувеличенные.

– Тогда… – вспыхнул Сергей, но не осмелился выразить словами свое возражение. – Вы же знаете, что будет.

– Что?

Сергей молчал. Он остыл, лишь чуть восточные его глаза с едким прищуром глядели на Алексея Викторовича, который с удивлением ждал его ответа и не представлял, что Сергей скажет. А затем он выдавил из себя слова, что были самыми труднопроизносимыми в жизни:

– Я буду лечить других людей. Я не успокоюсь, пока не пойму, почему на Вере не сработало, а на других работает. Я найду способ.

Сергей раньше только думал так, но еще не знал наверное, что так будет. Но сейчас, когда Алексей Викторович вывел его на откровенный разговор, все изменилось: смутные предчувствия, неопределенные намерения – все это получило выражение в виде слов и резолюций, отрезав ему обратный ход. Это было плохо, но и хорошо одновременно, – со злорадством думал Сергей про себя. Уж теперь ему не отвертеться, все будет так, как он сказал, все трусливые мысли были обесточены через его собственную откровенность сейчас, в данный момент.

– Почему не подождать, не потянуть время, вступить в должность, освоиться, а уже на будущий год и спланировать поездку или отправить кого-то другого из врачей… Зачем тебе это все, когда у тебя и без того работа кипит?

– Переложить все на других, – зло сказал Сергей. – Отличный план. Знаете что? Как сказал наш великий писатель, «все хотят изменить мир, но никто не хочет измениться сам». Вы все тянете меня быть собой, а я, быть может, не хочу быть собой. Мне, быть может, противно быть собой, я не хочу стоячей воды, я хочу течь и меняться.

– Н-да, – промолвил наконец Алексей Викторович, успокаиваясь. То ли решимость Сергея, то ли бесперспективность уговоров подействовала на него. – Дело глухо. Я вижу, что ты просто-таки одержим и не успокоишься, пока не попытаешь счастья.

И вдруг в озорном блеске его блеклых глаз Сергей заметил то, чего никак не ожидал увидеть: любопытство. Алексей Викторович впервые видел перед собой человека, открывшегося с такой стороны: полубезумной, но и одновременно столь замечательной – и ему, бюрократу до мозга костей, не верившему ни в любовь, ни в чудо, вдруг стало интересно, что же из этого выйдет. Не стал ли он невольным свидетелем зарождения чего-то необычайного и гениального одновременно? Ум его еще был проворным, это точно; пока он не ушел на пенсию, пока нагружал мозг работой, в нем еще оставалась возможность поверить в то, чего мир еще не видывал.

Да, этот самый циник и бюрократ смог понять его хотя бы отчасти, как игрок понимает другого игрока, делающего умопомрачительные ставки, – если без веры, то хотя бы с интересом и с нетерпеливым ожиданием развязки, и если все получится, то он примет его победу не с огорчением, а с ликованием. Да, это было точно про него, – думал Сергей. Но если он проиграет… о, если он проиграет, не будет ли этот же самый человек ликовать вдвойне, как и родители Сергея, как и его коллеги, как и все люди, что полагали его безумцем?

А затем последовали уговоры друзей и коллег, непримиримые споры с родителями. Он до последнего надеялся, что хотя бы отец поймет его, но тот не понимал.

– У тебя ипотека, у тебя работа. Алексей Викторович позвонил мне и сказал, что ты потеряешь должность…

– Не нужна мне должность…

– И работа не нужна?

– Работу потом найду!

– Как легко все у тебя! Да как тяжело потом будет восстанавливать все, что потерял из-за глупой фантазии. Я тебе говорю как человек, проработавший в системе всю жизнь: не бывает сказочных исцелений, если бы существовали методы лечения, все бы…

– Я это уже слышал тысячи раз! – взревел Сергей, мгновенно багровея, словно он еще до начала разговора был на взводе и вот теперь легко зажегся от единой искры. Если на работе он еще мог сдерживать свою ярость, происходившую из полного бессилия убедить окружающих в своей идее, то дома он дал ей совершенную волю. – Все это мне известно! Что нового ты можешь сказать?

– Ничего! – вскричал Владимир Олегович, которого поразил тон сына. Хотя он давно привык, что Сергей воспринимал их с Ольгой Геннадьевной советы в штыки, все же каждая такая вспышка гнева глубоко задевала его. – Кроме того, что ты не герой, чтобы полететь на другой конец света и привезти чудо-протокол. Ты обычный человек, который возомнил о себе черт знает что… лишь оттого, что ты врач, ты не обязан вылечить свою женщину. Если бы это так работало, то никто бы никогда не умирал, все бы врачи уже нашли способы исцелить своих близких.

– Как ты не понимаешь! – вскричал Сергей. – Дело не во мне! И даже не в Вере! Это просто удача, это… удача, что есть такой способ… простой метод лечения, и он дан людям… Как глупо не использовать его!

– Не бывает в жизни, чтобы все было так просто, это ловушка, заманиловка…

– Пап, ты неисправим! – воскликнул рассерженно Сергей.

К тому моменту он уже в пух и прах рассорился с Ольгой Геннадьевной, а теперь добавилась и ссора с отцом. Как это было излишне в его