Воспоминания баронессы Марии Федоровны Мейендорф. Странники поневоле - Мария Федоровна Мейендорф

Я ждала только ее возвращения, чтобы приступить к похоронам. Как потом оказалось, она уже вернулась, но соседи не допустили ее до меня: она принесла известие, что в ночь с пятницы на субботу та часть громадного дома, в котором жила Елена Ивановна, была разрушена бомбой и что одна старуха там убита, другая отвезена в больницу, которая именно – неизвестно. Чтобы сказать мне об этом, соседи мои ждали более точных сведений, а пока одна из них принесла мне полный обед и заставила меня подкрепить свои силы.

Сейчас, много лет спустя, когда я пишу эти строчки, во мне подымается чувство благодарности к тем, кто так заботливо меня берег в эти трудные минуты моей жизни. Только когда дошли до них более точные сведения, что именно Елена Ивановна, раненная в голову, отвезена в больницу, соседи решились сообщить мне это известие. Трудно передать, что почувствовала я в эту минуту: все прошлое и настоящее покрылось густым туманом. Перед моим внутренним взором стояла лишь картина: «раненная в голову моя Еленочка», а в уме сверлил вопрос: «жива ли еще?» И я бросилась к ней. Окружающим я сказала: «Хороните Ольгу Егоровну без меня». С этими словами я вышла из комнаты.

Как потом я узнала, та же уборщица нашла извозчика, сговорилась с ним за сто рублей, села сама, а рядом с ней немка-колонистка; гроб положили поперек у их ног, и они поехали на кладбище под вой летающих бомб. Другие способы перевозки найти было невозможно. Само собой разумеется, заказать могилу заранее было тоже нельзя. Они ехали на авось. К счастью, на кладбище оказалась вырытая для кого-то и неиспользованная могила, и распорядительная Евдокия Ивановна настояла на том, чтобы батюшка похоронил Ольгу Егоровну в этой могиле. Потом она же зарегистрировала это в кладбищенской канцелярии.

А я в это время большими шагами с тревогой в душе спешила на Пироговскую улицу: только там я могла узнать, в какую именно больницу отвезли раненую. Долго металась я между окружающими жителями, пока не узнала, что отвезли ее в еврейскую больницу. Еврейская частная больница была создана и содержалась на средства богатых одесских евреев. Не только во время войны, но и всегда ее двери были открыты больным любого вероисповедания. Это была одна из лучших больниц Одессы. Находилась она в другом конце города. Я бросилась туда. По дороге одна встречная сказала мне: «Идти туда сегодня не стоит; прием уже закончен». Но я почувствовала, что нет тех преград, которые могли бы меня остановить, и пошла дальше. Встречная ошиблась: у окошечка, где выдавались пропуски, я застала еще очередь ожидающих.

Когда я назвала, к кому я иду, мне пришлось долго смотреть, как служащая рылась в списках. Минуты казались мне часами. Наконец она сказала:

«Да, такая у нас числится». – «Жива?» – «Это вы там узнаете», – ответила она, подавая мне билетик с указанием, в какую часть этого огромного здания я должна направиться. В дверях указанного отделения встречаю сестру милосердия. «У вас такая-то?» – «Да». – «Жива?» – «И будет жива», – говорит она мне с милой, успокаивающей улыбкой. У меня отлегло от сердца. Поднимаюсь по лестнице, еще не войдя в помещение больной, слышу ее спокойный голос: «Раньше зашейте, а потом уже стирайте». Это она говорила, подавая свою разорванную блузку навещавшей ее в эту минуту ее знакомой. Тут я поняла, что мозг Еленочки затронут не был. Дальше я ничего не помню. Помню только, что я была бесконечно счастлива.

Ранение ее оказалось поверхностным: две глубокие ссадины по обеим сторонам лба не повредили черепа, и она скоро была отпущена из больницы. Пригласила ее к себе милейшая Александра Васильевна Гречина, жившая у себя на даче со своей молоденькой дочерью. У нее уже были размещены и другие соседки Елены Ивановны, оказавшиеся без крова, а именно: Ольга Владимировна Розен, Ольга Васильевна Степанова (этих она поместила вместе с собой в своей спальне), Ольга Васильевна Щетинина и Александра Севериновна Иващенко; последние две были столь напуганы, что попросились в небольшой погребок, из которого так и не выходили ни днем, ни ночью до конца осады Одессы. Елена Ивановна попала в комнату, где уже был помещен пожилой профессор с молодой женой. Туда же, как тоже старая, была приглашена через несколько дней и я. Еще одна комната была занята незнакомой мне дамой и нашей Любочкой. По ночам все жители дома уходили в большой погреб, кроме этой дамы, Еленочки и меня. Не все ли равно, погибать в погребе или в доме, ведь и в погреб могла попасть бомба.

Вот что рассказали мне спасшиеся из-под разорвавшейся над их головами бомбы Еленочка и ее друзья: Розен, Степанова, Щетинина и Иващенко. Все они, как и обычно во время налетов неприятеля, стояли в узком коридоре, между каменными стенами этого коридора. «Я захотела взять из своего комода носовой платок и уже возвращалась с ним обратно, как была ошеломлена ударом по голове. Когда я пришла в себя, – рассказывала Елена, – я стала звать на помощь, потому что со всех сторон была окружена каким-то мусором и обломками». Ни она, ни стоявшие в коридоре не слышали воя летящей бомбы, которая разрушила дом над их головами.

Фото 72. Дом в Казарменном пер., 4 (ныне пер. Некрасова), где провела тетя Маня свои последние месяцы жизни в Одессе вместе с Еленой Ивановной Риль у Екатерины Сергеевны Иловайской (Сомовой).

Фото 73. Интерьеры квартиры в Казарменном

Фото 74. Интерьеры квартиры в Казарменном

Объясняется это тем, что бомба движется быстрее того звука, который сопровождает ее полет: они услышали только взрыв бомбы и треск падающего на них здания. Они чуть не задохнулись от засыпавшей их мельчайшей пыли, но узкий коридор сдержал упавшие на него балки, камни и пр. Когда треск прекратился, стоящим в коридоре удалось пройти к уцелевшему окну и вылезти наружу. Тут они разбежались кто куда. Однако двое из них укрылись тут же под каким-то навесом. Бомбежка продолжалась. Было так страшно, что эти две снова влезли в окно и снова спрятались в спасший их коридор. Отсюда они услышали голос Елены: «Помогите, помогите!» Тем временем часть той молодежи, которая составляла отряды помощи, проходила перед окном. Они позвали их, и те, разрубив топором заслонявшую им путь фанеру, вывели Елену из ее заключения и отвели ее на санитарный пункт, откуда она под утро и была доставлена в больницу. Но как могла уцелеть еще не вышедшая из своей комнаты Елена, когда вся эта комната была погребена свалившимися на нее двумя этажами здания? Ответ на это получился лишь долгое время спустя. Властями были образованы рабочие бригады, в обязанности которых было разбирать до основания разрушенные постройки. Чуть ли не целый месяц я наблюдала за их работой, в ожидании момента, когда они, дойдя до нижнего этажа, начнут сдавать мне найденные на самом низу уцелевшие вещи: например, белье, лежавшее в сплющенном комоде, или платья, тоже находящиеся скомканными на дне стоявших когда-то шкапов. Вот тут-то и выяснилось, что жизнь Еленочки была сохранена прочностью так называемого красного дерева, из которого в старые времена часто делали всевозможную мебель. В ее комнате стоял буфетный шкап из красного дерева для посуды. Как обыкновенно, эти буфетные шкапы состоят из двух частей, поставленных друг на друга. Воздушная волна разорвавшейся бомбы была так сильна, что отбросила верхнюю часть буфета на некоторое расстояние, еще до падения остальной постройки. Между этими двумя частями и лежала Елена Ивановна. Красное дерево выдержало на себе вес двух этажей.