Письма к отцу - Таня Климова

с каждой рецензией. Он не понимает, почему товарищ Сталин так с ним поступил, – да, в коллективизации есть перекосы, перегибы, как говорится, но это же повод исправить несовершенное и вместе – вместе – идти к прекрасному миру, новому, как мыслится, миру – дивному. Он пишет Сталину письмо – аккуратным почерком, на сплошной – не разлинованной – бумаге. Буквы выходят красивыми, круглыми.

«Перечитав свою повесть, я многое передумал; я заметил в ней то, что было в период работы незаметно для меня самого и ясно для всякого пролетарского человека – …дух иронии, двусмысленности, ложной стилистики и т. д. ‹…› Зная, что вы стоите во главе этой политики, что в ней, в политике партии, заключена забота о миллионах, я оставляю в стороне всякую заботу о своей личности и стараюсь найти способ, каким можно уменьшить вред от публикования повести "Впрок"».

Сталин не ответит Андрею Платонову. Не позвонит ему – как звонил Пастернаку и Булгакову. Платонов и здесь окажется без внимания отца – «отца народов».

Сиротство для Саши Дванова завершается победой над смертью, смерть для сироты – самый страшный враг, потому что именно она сделала сироту сиротой. Андрей Платонов побеждает и хаос – он гармонизирует реальность Саши Дванова. Мир для чуткого сироты становится родным, потому что он выбрал это родство, родство создается из нежности – сочувствия к окружающему миру, сострадания к ближнему.

«Дванов лежал в траве Чевенгура, и, куда бы ни стремилась его жизнь, ее цели должны быть среди дворов и людей, потому что дальше ничего нет, кроме травы, поникшей в безлюдном пространстве, и кроме неба, которое своим равнодушием обозначает уединенное сиротство людей на земле».

Глава вторая

Светлана

Между мной, зрелой, тридцатилетней (можно ли называть тридцатилетие зрелостью?), и отцом, умным, осознанным (он не дожил до глубокой старости, но, кажется, понял о своей жизни многое лет в пятьдесят), – огромная пропасть. Он – представитель другого поколения, которое следовало по пятам за шестидесятниками, уже не слишком доверяло советской власти, но относилось к ней почтительно – как к старшему родственнику, к которому необходимо проявить уважение, хоть тот многое упускает в современности, пытается запретить, но мы, молодые, находим лакуны – крутим ручку радиоприемника, настраиваем «Голос Америки» и «Свободу»[22]. Папа знал людей исключительно советских, другие, постсоветские, еще не проявили себя при нем. Он преподавал поколению перестройки, тем, кто дорвался до свободы слова, до стилистических экспериментов в литературе, до осознания бесконечной – вечной – пустоты, до разрушения авторитетов. Папа относился к ним со снисходительным вниманием – ему казалось, что те, кто родились в восьмидесятые, не познали настоящей жизни и веры в настоящую идею. Студенты, которым в эпоху перестройки было лет двадцать, смотрели на папу как на строгого преподавателя, основательного директора, обаятельного и справедливого человека в советском костюме. Они боялись спорить с отцом о политике, политика их и не интересовала – они хотели как можно скорее пережить несколько пар, чтобы потом оказаться в клубе, кинотеатре или на концерте любимого исполнителя.

В девяностые к папе приходили другие студенты – те, что мечтали вернуть коммунизм, те, что поддерживали его веру в Зюганова как в достойного президента. Ростовская область, как и другие южные области России, в девяносто шестом считалась «красным поясом», многие из тех, кто ходил на папины лекции, ностальгировали по «порядку» и «целомудренности» Советского Союза, многие ненавидели Ельцина и читали газету «Советская Россия», игнорируя остальные – а их, остальных, было достаточно – и «Независимая газета» (папа знал, что она принадлежит Березовскому), и «Сегодня» (контролирует Гусинский – этого никто не скрывает), и «Московский комсомолец» (за нее отвечает Юрий Лужков).

Я подписана на разные СМИ – и на те, что считаются независимыми, они заблокированы в России, но открываются через VPN, и на те, что подконтрольны государству. Я информационный маньяк – меня интересует то, как информация подается, как освещается в различных источниках. У каждого СМИ есть телеграм-канал, у меня больше двадцати телеграм-каналов разных СМИ. Благодаря новой эпохе мессенджеров мы можем не тратить деньги на несколько газет, можем не ждать утра, чтобы узнать новости, но что-то мне подсказывает, что, будь у моего отца доступ к телеграму, он был бы подписан на один-единственный канал – на тот, которому однажды доверился.

В прошлом году я встретилась с девочкой Светой, Света стала моей подругой. Мы познакомились в Смоленске на писательском семинаре – оказалось, что Света родилась в Ростове-на-Дону и прожила там всю жизнь. Я поняла это еще до того, как увидела ее, – нам заблаговременно прислали тексты для обсуждения на семинаре. Свету обсуждали первой.

В одном из рассказов Светы перед Новым годом умирает отец. Главная героиня, ее брат и мать идут покупать елку, но у них совсем нет денег после похорон папы – елку помогает купить состоятельная женщина, протягивает четыреста рублей, чтобы у детей был праздник. Это абсолютно классический сюжет, который встречался миллион раз с начала существования человечества, но я расплакалась, когда читала. Я вспомнила свой первый Новый год без отца – когда было грустно и сумеречно, когда на улице не лежал снег (в Ростовской области редко бывает снег в Новый год), но ветер не позволял оказаться за пределами дома, вопил, стонал, уничтожал праздник беспощаднее, чем то, что сделала с ним несколько лет назад смерть – у нее получилось убить праздник заранее и сразу. Мама тоже грустила, она не умела нас развеселить. Она купила нам детское шампанское и елку, положила под елку подарки. У нас даже был ананас – раньше мы никогда не покупали на Новый год ананасы. Мама резала ананас кольцами и бросала его в бокал с детским шампанским – рассказывала про стихотворение Игоря Северянина, которое так и называлось – «Ананасы в шампанском». Мама стихотворение декламировала. От этой невыносимости и непереносимости горя, от желания горе скрыть за маской необыкновенности, фальшивого предвкушения новой жизни становилось еще больнее.

После семинара я подошла к Свете и сказала, что у меня умер отец, что этот рассказ я прочитала как что-то очень личное. Оказалось, что Света учится на заочке в Литинституте (поступила совсем недавно, в двадцать один год) и что родилась в городе, рядом с которым похоронен мой отец. Я редко встречаю – особенно на писательских семинарах – людей из Ростова и Ростовской области.

Оказалось, что Света не знает, что такое – быть рядом с отцом. Ее отец умер, но она даже не носит ни его отчества, ни его фамилии. Отец был холоден со Светой, она ни к кому не обращалась «папа».

Света родилась в начале века, в 2000 году. В 2000 году мой папа еще был жив, в 2000 году к власти пришел Владимир Путин. Свете дали фамилию матери и отчество Путина – Владимировна. Настоящего отца Светы зовут Александр.

Света не знает историю своего имени, но меня всегда интересовало ее имя – Светлана. Когда-то папа рассказывал мне о том, что это имя придуманное, искусственное – до девятнадцатого века его не существовало. Это имя литературное. Его ввел в поэтическую реальность человек с нежным именем – Александр Христофорович Востоков, а потом подхватил Жуковский в балладе, которую я каждый год перечитываю с учениками во время подготовки к экзаменам. Именем Светлана не называли настоящих, не воображаемых девочек – попасть в русский именослов в девятнадцатом веке можно было только через русскую православную церковь, которая должна признать нового святого, носителя имени. В девятнадцатом веке именослов замкнулся – новые святые не приносили новых имен, потому что уже носили имена из святцев. Родителям, которые все-таки называли дочерей Светланами, при крещении предлагали другое имя из святцев – Фотиния, Фотина – «светлая», образованное от древнегреческого φωτός – «свет».

В России двадцатого века некоторые люди мечтали назвать этим именем дочерей и даже обращались к церковным властям с просьбами о разрешении крестить именем Светлана. Доходили до Святейшего синода, но получали отказы.

«В 1900 году в Св. Синод дважды поступали от просителей ходатайства о разрешении наименовать дочерей просителей по имени „Светлана“, но Св. Синод не нашел оснований к удовлетворению означенных ходатайств, так как имени Светлана в православных святцах нет».

«Церковный вестник», 1912 год

Случилась Октябрьская революция. В начале 1918 года был принят декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» – все церковные обряды перестали носить характер юридического установления. Право регистрации рождения и наречения именем передавалось загсам – органам гражданской власти. Распалась связь времен – русский именослов больше не зависел от списка православных святых. Имя